А в качестве каскадера и постановщика трюковых сцен Массарский участвовал в съемках более 300 фильмов. В их числе: «Человек-амфибия», «Белое солнце пустыни», «Звезда», «Мертвый сезон», «Стрелы Робин Гуда», «Транссибирский экспресс», «34-й скорый». Сейчас Александр Массарский работает научным руководителем конструкторского бюро в БГТУ «Военмех».
Создатель космической бани
— Александр Самойлович, каким было начало вашей такой многосторонней деятельности?
— На то, как сложилась моя жизнь, во многом повлияли занятия борьбой самбо. В 1949 году я закончил Ленинградский инженерно-экономический институт и сочетал работу тренера с инженерно-конструкторской деятельностью и работой в кинематографе. Дебютом в кино можно считать участие с группой самбистов в 1948 году в фильме «Звезда». Ну, а как тренер я первым в стране начал заниматься с семилетними детьми. Это был большой риск, ведь в то время было разрешено заниматься боксом, борьбой и тяжелой атлетикой только с 14. В Спорткомитете меня предупредили: если кто-нибудь из детей получит серьезную травму или случится несчастье, то заведут уголовное дело. Разрешили работу с малышами в основном потому, что в этой группе был и мой семилетний сын Костя. Потом, когда выяснилось, что ребята хорошо учатся, у них появились спортивные успехи — многие выросли в больших мастеров спорта, — то тренеры всей страны начали тренировать детей с этого возраста.
— В вашей жизни разные виды деятельности шли параллельно или по очереди?
— Параллельно. Если говорить о спорте, то я подготовил более сотни мастеров спорта СССР по самбо и дзюдо. Как конструктору удалось создать более двадцати аппаратов для подводных фото-, кино- и видеосъемок фильмов. Они использовались также для работы в открытом космосе, при радиоактивном загрязнении и в стерильных условиях хирургических операционных палат. Помогло то, что у меня было хорошее взаимодействие с заводом ЛОМО — я там работал и тренировал самбистов. В то время объединение выпускало фото- и кинотехнику, поэтому мне было легко реализовывать свои задумки. Сначала сконструировал мини-баню, чтобы спортсмены могли сгонять вес. Эту портативную тепловую камеру выпускали несколько предприятий и широко применяли в медицине всюду, где требовалось тепло. С ее помощью научились изгонять почечные камни. Другой вариант мини-бани использовался в космосе на орбитальных станциях «Салют С-6», «Салют С-7» и «Мир». А на новой орбитальной станции МКС до сих пор бани нет, и космонавты обтираются салфетками, как это было до 70-х годов. В конструкторское бюро, которым я руковожу, обращаются, чтобы мы создали новый вариант той бани. Кстати, если уж зашла речь о космосе, напомню, что Сергей Крикалев и Андрей Борисенко, которые, будучи студентами «Военмеха», работали в моем конструкторском бюро, стали космонавтами.
Мои увлечения иногда приносили неожиданные идеи. Например, я, между делом, создал зубные имплантаты, отличающиеся от зарубежных. В результате был разработан набор инструментов для имплантации и хирургии.
Советский каскадер — это звучит гордо
— Расскажите о своей работе в кино.
— В 1948 году снималась картина «Звезда». Для участия в съемках пригласили группу ленинградских самбистов. Нас одели русскими и немцами, и мы в фильме сражались друг с другом. После этого меня стали приглашать для постановки различных трюков. Сначала участвовали мои ученики — самбисты, а потом стали появляться ребята из других видов спорта: автомобилисты, альпинисты, мотоциклисты, фехтовальщики и другие. Они учились друг у друга и становились каскадерами широкого профиля. Нашу группу начали приглашать на многие киностудии страны. Там нам помогали местные спортсмены, и, когда мы уезжали, у них уже продолжали работать свои группы. Потом мы стали обмениваться опытом. Страна развалилась, а мы по-прежнему называем себя советскими каскадерами. И еще замечу, что каскадеры того времени не ограничивались в своем развитии — например, из нашей группы вышли три доктора и шесть кандидатов наук.
— Как вы попали в подводные съемки?
— В то время, когда в стране начали заниматься подводным плаванием, в магазинах ничего не было. Ни аквалангов, ни подводных ружей, ни ласт, ни трубок. Все это делали сами. Я начал конструировать съемочные аппараты. В то время у киностудий не было приборов для подводных съемок, а у меня были. Поэтому меня начали приглашать для таких съемок.
— Значит, вам повезло потому, что вы были в этом деле монополистом?
— Да, какое-то время, а потом киностудии тоже начали создавать свои аппараты. Например, фильм «Человек-амфибия» снимали и моей аппаратурой, и той, которую изготовили на «Ленфильме».
— Со стороны руководства ЛОМО препятствий не возникало?
— Нет, наоборот, все помогали, но поставили условие: нигде не публиковать информацию об этой работе. Потому что, когда в журнале «Советское фото» появились мои публикации, то посыпались вопросы: «Почему не выпускаете? Весь мир делает это, а в нашей стране ничего нет». Меня вызвали и сказали: «Мы тебе и твоим ребятам разрешаем делать все, что хотите, но только чтобы нам это не вписали в производственный план». В итоге на ЛОМО все-таки стали выпускать эти камеры.
Дублер Верещагина
— Вы принимали участие в съемках знаменитого фильма «Белое солнце пустыни». Чем запомнилась эта работа?
— Официально эта картина снималась «Мосфильмом», но вся работа делалась «Ленфильмом». В ходе съемок несколько раз менялся сценарий, потому что Владимир Мотыль поставил условие, чтобы ему никто не мешал снять фильм таким, каким он его видит. Это создавало дополнительные сложности. В том числе и для Павла Луспекаева, исполнителя роли Верещагина. Он ведь снимался после операции. Поэтому предусматривалось, что в каких-то сценах я буду его дублировать. К счастью, это не потребовалось, и в крупных планах он работал сам, а я попал в кадр в роли басмача, которого Саид душит арканом на баркасе, сыграл и других басмачей. Было снято много эпизодов, которые не вошли в окончательный вариант фильма. Мотыль хотел сделать две серии, но его ограничили одной.
— Многое не получалось сделать с первого раза?
— Было снято пять вариантов схватки на баркасе. На экране этот эпизод идет 40 секунд, а я занимался им полтора месяца — меняли место, оружие, появлялись другие люди. Кроме того, не будем забывать, во время съемок стояла страшная жара.
«Иностранцы удивлялись нашей зарплате»
— Есть ли разница в работе советских и зарубежных каскадеров?
— Когда я начал этим заниматься, у нас не было ни методики, ни техники безопасности. Все приходилось разрабатывать с нуля. А за рубежом к тому времени уже существовали профсоюзы, регламентации, расценки. Иностранцы удивлялись многому, в том числе и оплате нашего труда. Кроме того, для выполнения некоторых трюков необходимо специальное оборудование. Например, при прыжке с высоты надо, чтобы трос выдержал троекратный вес человека на рывок. При этом он должен быть настолько тонким, чтобы камера его «не увидела». Все приходилось делать самим. Иностранцы могли себе позволить на съемках разбить автомобиль, а мы шли в автопарк и находили списанную машину, у которой один бок был разворочен. При съемке сначала показывали целый бок, а затем — разбитый.
— Это трудности социалистического образа жизни.
— Сейчас ничего не изменилось.
— Были какие-то трюки зарубежных мастеров, непосильные для наших каскадеров?
— Нет. Разница только в том, что мы это делаем, преодолевая трудности, которых нет у иностранцев. У нас можно услышать: «Прыгни еще раз — оператор не сумел снять». У них за дополнительный прыжок тройная оплата… Сейчас многое изменилось — появились трюки, снятые при помощи компьютеров.
— Можете вспомнить самый опасный трюк?
— Самый опасный тот, который предстоит выполнить.
