День участников ликвидации последствий радиационной катастрофы на Чернобыльской АЭС ежегодно отмечается 30 ноября. Журналист «МК в Питере» поговорил с Борисом Соколом, участником тех событий. Он в течение нескольких месяцев выступал с Ансамблем песни и пляски Ленинградского военного округа в зоне повышенной радиации для ликвидаторов, строивших саркофаг. Спустя год двое молодых и здоровых артистов умерли.
Наш собеседник родился и вырос в Советском союзе. Закончил с отличием музыкальное училище и поступил в Ленинградскую консерваторию. Он рассказал о том, как появлялись и исчезали льготы, как поначалу здоровье всех работавших в покинутом городе проверяли, а потом как будто забыли про это.
Расскажите пожалуйста, как Ансамбль попал в Чернобыль?
Не совсем так, бригада из 20 человек для выступлений была создана на базе Ансамбля песни и пляски Ленинградского военного округа по решению командования и по решению руководства коллектива для выезда в Афганистан. Мы выступали там 20 дней, поддерживали ребят. А в это время уже, 26-го апреля, взорвался реактор, незадолго до первого мая.
В октябре-ноябре нас отправили в Киев. Там же рядом Чернобыль. Во время нашей первой поездки мы выезжали из Киева, давали концерты и возвращались. Нас не пускали в зону отчуждения. А во второй раз, в мае 1987-го, мы не только выступали, но и жили в зоне отчуждения. Кто-то выжил, а кто-то нет.
Как обстояли дела со здоровьем у вас и других участников ансамбля после пребывания в зоне отчуждения?
Я не тушил пожар. Для радиации неважно, играешь ли ты на саксофоне, на машине ездишь или с лопатой работаешь — она же одинаково действует на всех. Всем ребятам из бригады было присвоено звание ликвидатора. Два человека ушли из жизни через год-полтора, через полгода — это солист, заслуженный артист Юрий Кулик, мужчина в расцвете сил, великолепный человек, красавец, под два метра рост. Здоровый и ни с того ни с сего — падает. И танцовщица Шапчик Тамара, тоже заслуженный артист. Им было где-то 41−42 года. Вот они именно от лучевой болезни погибли. Уже сколько лет прошло, мне сейчас 66 лет, я тогда был одним из самых молодых. Там еще были и постарше, я сейчас даже не знаю, сколько нас осталось в живых. Человек пять, может быть.
А вы знаете точные причины смерти?
Нет. Может, кто-то и от возраста умер. Но два человека в 40 ушли из жизни. Там (В зоне отчуждения - прим. ред.) было много молодежи. Как можно отправить людей, которым 20−25 лет туда? И многие не знали, об опасности. Вы можете вспомнить или почитать, что первого мая шла демонстрация в Киеве, а 26-го апреля взорвался реактор. На праздник народ шел с флажками по зеленому Киеву. Цветут каштаны — и народ на улице. Не понимали они. Им только потом рассказали, что это было очень опасно.
Когда вы были в 87-м, уже не скрывали про опасность в пребывания рядом с местом катастрофы?
Когда мы жили в 30-километровой зоне отчуждения, нас просили никуда не уходить из домиков, в которых мы ночевали. Нам тогда говорили, что там меньше радиации. А в лесу — всякое может быть. Уже не скрывали и говорили про опасность радиации.
Те, кто помоложе и понимали, как это страшно, отказались. Ведь еще надо детей рожать. А военнослужащие добровольно-принудительно должны были поехать. А многие просто поехали по собственному желанию. Так же, как в Афганистан. Кто-то боялся, что там могут убить на войне. А мы ездили. В том числе я ездил сколько раз. Хиль ездил, Кобзон, наш Розенбаум. По шесть раз ездили в Афганистан поднимать дух ребят. Мы все там были добровольно, потому был Советский Союз. Были правильно воспитанные и законопослушные. Поехали помогать, ну хотя бы дух поднять строителям саркофага («Укрытие» Чернобыльской АЭС, созданный для изоляции разрушенного блока от окружающей среды — прим. ред.).
Что вы можете сказать о ликвидаторах, вы общались с ними?
Там разные люди были: и строители, и водители. Нам там на заводе и на улице сделали летнюю площадку, это было в мае месяце 87-го. Вот там выступали перед всеми работниками. Тогда еще никто не знал, что люди будут называться ликвидаторами. Или что будут для них потом праздники или льготы. Буквально через два-три года. А потом всё монетизировали. Но льготы до сих пор есть, хотя и небольшие.
Вы общались с местными жителями окрестных деревень, которые остались в зоне отчуждения?
Мы с ними виделись. В то время местных в зоне отчуждения оставались много. Боялись просто оставлять свои домики. Первую поездку, когда мы ездили с концертом, это было в октябре 86-го, ну, где-то через полгода. И мы жили в городе Иванков, такой небольшой, не знаю, там тысяч на 10, на 15. Местные жители приходили, никто никуда не уезжал. Там же, по-моему, до сих пор кто-то живет, какие-то бабушки и дедушки.
Как вы себя чувствовали в зоне отчуждения?
Не очень хорошо чувствовал себя. Нас после этого врачи держали под контролем лет 10, наверное. Если нужны были какие-то лекарства, стоило только написать — всё бесплатно выдавали.
На каком инструменте вы играли в Ансамбле песни и пляски Ленинградского военного округа? Где вы выступали?
Играл на саксофоне. Мне нравилось выступать в прославленном коллективе. Этот ансамбль один из старейших в нашей стране. За границей много раз выступали — представляли наше искусство за рубежом. Объездили практически все боевые точки России и Советского Союза. Когда приходят тяжелые времена — руководство сразу отправляет бригаду для поддержки духа. Так было принято, а это, в принципе, и неплохо, потому что нас очень хорошо принимали и строители, и военные.
Какие льготы у вас еще остались?
Давали бесплатный проезд во всех видах транспорта, сейчас этого нет, а тогда показывали удостоверение чернобыльца в трамвае и всё. Давали квартиры бесплатные тем, у кого их не было. Были специальные магазины, где перед праздниками можно было взять баночку кофе или икры. Сейчас современным людям этого не понять — приходишь в магазин и покупаешь всё, что хочешь. А тогда и на покупку телевизоров была очередь. Каждый год в санатории, независимо от того, больной ты или здоровый. Многие брали деньги вместо направлений. Сейчас все еще дают лекарства или деньги на них.
Раньше бывали перебои с бесплатными лекарствами, как дело обстоит сейчас?
Вот, последние пять лет, когда ввели монетизацию, все стабильно. Деньги приходят на счет. Чуть больше двух тысяч.
Чем вы занимаетесь в настоящее время, и как у вас со здоровьем сейчас?
Все в порядке. Я на пенсии с 55 лет. Имею статус ликвидатора. И, как все побывавшие тогда в Чернобыле, мог уйти отдыхать в 50, но чувствовал себя нормально. Сейчас слежу за своим образом жизни. Благодаря жене не ем сосиски, сардельки и всё плохое. Позавчера вместе с ней прошли диспансеризацию. Сейчас всё хорошо – отыграл свое в оркестре, и сейчас преподаю в музыкальной школе. Учу детишек играть на саксофоне.