Высокий забор с колючей проволокой поверху, огромные тяжелые металлические ворота — такую картину видят посетители колонии и ее обитатели. Правда, с разных сторон. Чтобы попасть на территорию, я получаю специальный пропуск. Еще одна обязательная процедура — осмотр. Тщательный. Первое, что мне приходится сделать, — сдать смартфон. Его пронос на территорию колонии строго запрещен. Аппарат кладу в выдвижной ящик под зеркалом Гезелла (стекло, которое выглядит как зеркало с одной стороны и как затемненное стекло — с другой). При себе мне позволяют оставить только цифровой диктофон. Затем меня просят пройти через рамку металлодетектора. Третий этап — сотрудница ИК‑2 проверяет меня с помощью ручного металлоискателя, вероятно, настроенного на другой уровень чувствительности. Только после этого я могу наконец пройти на территорию колонии.
Если бы меня не сопровождала заместитель начальника ИК‑2 Оксана Горшкова, я бы точно заблудилась. Площадь у колонии, построенной в Ульяновке (ранее — Саблино) во второй половине XX века, солидная. Построек здесь немало: столовая, православная церковь, жилые корпуса, мастерские… На территории нашлось место также для спортивной площадки и небольшого парка. Наш путь с Оксаной Горшковой лежит в клуб, где располагается центр воспитательной работы, в котором многие заключенные проводят большую часть своего свободного времени.
В небе над нами кружат стаи черных птиц. Мимо нас небольшими группами проходят заключенные: все одеты в темно-зеленую форму и черные ботинки, на головах — платки. Завидев нас, женщины тихо здороваются.
Под чутким присмотром
Зайдя в здание клуба, мы попадаем в начало длинного коридора. Увы, за неимением телефона сделать снимки всего, что казалось мне интересным, я не могла (фотографиями со мной позднее поделились сотрудники УФСИН), поэтому постараюсь максимально описывать все увиденное.
На стенах коридора висят плакаты, нарисованные заключенными ко Дню открытых дверей. Это регулярное мероприятие, во время которого отбывающих наказание женщин могут навестить родственники. Наличие положительной характеристики от начальника отряда — обязательное условие для участия в Дне открытых дверей. Осужденным такие визиты членов семьи засчитываются как краткосрочное свидание.
Рассматривая плакаты, я следую за Оксаной Горшковой, которая ведет меня к самой дальней двери. За ней располагается кабинет начальников отрядов. Заходя, застаем окончание разговора одной из заключенных с сотрудницей колонии: осужденная жалуется на плохое самочувствие, вероятно рассчитывая на визит в медпункт или день отдыха от работы. Меня же знакомят с начальником отряда № 7 майором внутренней службы Екатериной Хохловой. В ее отряд направляют «первоходов» — женщин, впервые оказавшихся в местах лишения свободы. Обязанностей у Екатерины немало: контроль за соблюдением заключенными режима и посещением ими занятий (в колонии заключенные получают как общее образование, так и специальность) и швейного производства, индивидуальная работа с осужденными, проведение культурных мероприятий.
Именно к начальнику отряда заключенные приходят за помощью, например, когда узнают, что их планируют лишить родительских прав. А это, по словам Оксаны Горшковой, история частая. Руководство колонии может направить в суд характеристику женщины и, если подходит срок для подачи прошения об условно-досрочном освобождении, сообщить об этом служителю Фемиды. Сообщают и об успешной социализации через творчество или труд.
Воспитательной работе в ИК‑2, по словам Екатерины Хохловой, уделяют много времени и внимания. Как только осужденная попадает в карантинное отделение, начальник отряда изучает ее дело. Учитывается все: какое преступление совершила женщина, как характеризуется, кем работала, каковы отношения с семьей, имеются ли увлечения. Подбирать работу стараются так, чтобы заключенная не потеряла имеющиеся навыки. А что делать в свободное от работы время, женщина решает сама: она может заниматься пением, танцами, рисованием, участвовать в КВН, писать книги или шить игрушки.
— Начальник отряда — это первый и последний человек, которого видят осужденные в колонии. Он встречает их в карантинном отделении и провожает, когда они выходят на свободу, — рассказывает Оксана Горшкова. — Я всегда говорю новеньким: «Может быть, срок вам кажется большим, но время пролетит быстро. Поэтому думать об освобождении нужно начинать уже здесь, в карантинном отделении».
«Рада, что закончилось колонией, а не чем-то похуже»
Вместе с Екатериной Горшковой мы переходим в соседний кабинет. Первое, на что падает взгляд, — картина во всю стену. Корабль, рассекающий волны в яркий солнечный день, нарисовала одна из осужденных. До того как попасть в ИК‑2, она даже не знала, как держать в руке кисть. Но 10 лет заключения — долгий срок: женщина не только научилась рисовать, но и проявила таланты мариниста. Сегодня автор огромного настенного изображения уже на свободе — она отбыла свое наказание.
Мне же предстоит разговор с теми, кто еще на середине пути. Отмечу, что истории осужденных написаны с их слов. У меня нет доступа к материалам их дел, поэтому я не могу ручаться за сказанное ими.
…Ожидая собеседниц, рассматриваю кабинет. Ряд стульев вдоль стены, компьютер на столе у окна, на стене рядом с ним — плакаты АА (анонимных алкоголиков).
Пока разглядываю рисунки, в комнату заводят молодую женщину с красивой, правда, поначалу робкой улыбкой. Наталья — одна из самых активных заключенных: регулярно организует в колонии культурные мероприятия, помогает с постановкой спектаклей и танцевальных номеров, участвует в КВН. Для нее ставят стул посреди кабинета. Мы сидим лицом к лицу. Для заключенной я человек новый и пока что она мне не доверяет. Поэтому после некоторых вопросов Наталья оглядывается на Оксану Горшкову, взглядом вопрошая: можно ли отвечать? Ей объясняют, что запретных тем нет, главное, чтобы она сама хотела общаться. Принуждать никто не будет.
…Наталья оказалась в колонии за распространение наркотиков (ст. 228 УК РФ). Говорит, что на преступление пошла осознанно — из-за тяжелого финансового положения. Сама она с Дальнего Востока, но с детства была влюблена в Петербург, о котором много рассказывали в школе. Выросла, переехала.
— Я была сильно увлечена городом, его историей, музеями, архитектурой, — воодушевленно рассказывает Наталья.
Но, как говорил герой фильма «Брат», город — это злая сила. Петербург сокрушил мечты женщины: попробовав открыть свое дело, она прогорела и влезла в долги. А старые дурные привычки добили.
— К сожалению, с наркотиками я была знакома с 19 лет. Поэтому по глупости решила, что их распространение будет самым быстрым способом выйти из ситуации, в которую я сама себя загнала, — рассказывает Наталья.
Незаконная деятельность не помогла ей рассчитаться с долгами, но обеспечила жильем — казенным и с решетками на окнах. Многим «первоходкам» тяжело привыкнуть к режиму колонии: подъем в 6:00, отбой в 22:00, работа, прогулки, досуг, прием пищи, проверки на наличие осужденных в камерах или мастерских — строго по расписанию. Однако, рассказывает Наталья, ее отец с детства приучал к жизни по режиму. Так для организма полезнее. Выработанные когда-то привычки помогли адаптироваться в колонии.
Женщина рассказывает, как заключенные сообща готовят танцевальные номера, ставят спектакли, исполняют песни (часто собственного сочинения), пишут стихи и картины, шьют игрушки и нарядные платья, занимаются готовкой. Мероприятий, по словам Натальи, проводится много: концертами или творческими конкурсами отмечаются традиционные праздники (Новый год, 8 Марта и так далее), всегда с волнением женщины готовятся к Дню открытых дверей. Репетиции проходят каждый день. При этом, по словам моей собеседницы, среди женщин нет как конкуренции, так и дружбы.
— Ко всем приходится относиться с настороженностью, потому что мы все здесь не просто так оказались. Вряд ли в колонии много хороших людей. Но интуиция подсказывает, с кем стоит наладить контакт, а кого лучше держать на расстоянии вытянутой руки, — рассказывает Наталья.
Однако, отмечает моя собеседница, в колонии на первом месте все же стоит работа.
— В СИЗО вот нет никакой жизни, а в колонии ты включен в процессы — работу и творчество. Здесь свой ритм жизни, но главное, что она есть. Мне кажется, это дает нам всем возможность прийти в себя после длительного стресса, вызванного арестом и судебным процессом, когда ты мучаешься от неопределенности, не зная, каким будет наказание. Колония дает время на восстановление и шанс на развитие, — делится своими мыслями Наталья.
С улыбкой рассказывает, что иногда в колонию приезжают с концертами настоящие звезды. Например, был Андрей Ургант, а еще поразивший всей своей харизмой Александр Розенбаум. По словам моей собеседницы, встречи с мэтрами помогают «девочкам», тем более что в обычной жизни, до колонии, многим просто бы не хватило денег купить билет на концерт звезды.
— На самом деле я рада, что все закончилось именно лишением свободы, а не чем-то похуже. К сожалению, когда люди сталкиваются с наркотиками, финал может быть ужасным. А в колонии есть возможность осознать ценность жизни, определить приоритеты, — рассуждает Наталья. — Если бы я могла вернуться в прошлое, близко бы не подошла к наркотикам! Я не стала бы портить себе жизнь и многого бы добилась… Но у меня еще есть возможность, есть шанс.
Наталья должна выйти из колонии через два года. Ей будет 31. Планов на свободное будущее много. Прежде всего — крепко обнять всех родных, которые не отвернулись в тяжелое для нее время и дали понять, что семья — главная ценность в жизни. А потом — отучиться на кондитера и когда-нибудь открыть свое дело.
«Это место изменит любого»
Наталью на стуле посреди комнаты сменяет Марина. Ей 40. Последнее место работы — костюмер в театре. Статья та же — 228‑я. На лице Марины россыпь веснушек, густые волосы собраны в толстую косу. В ИК‑2 она уже 4 года.
При каких обстоятельствах оказалась в колонии, моя новая собеседница рассказывать не хочет. Говорит, что, как и все здесь, когда-то оступилась в жизни. Зато охотно делится историями из жизни до совершения преступления. Вспоминает, как когда-то жила в самом центре Петербурга, неподалеку от Исаакиевского собора, отучилась на дирижера, любила ходить на спектакли и балет. А потом стала счастливой мамой, родив сына.
— Это было начало 2000‑х, мне не могли платить достаточно, чтобы я обеспечивала нужды свои и ребенка. Поэтому я тогда «ударилась» в работу… Была барменом… Да, где только не работала, к сожалению. Но тогда я думала лишь о том, что на мне лежит большая ответственность — я должна вырастить сына. Отношения с семьей у меня всегда были хорошими, но я рано стала жить отдельно от родителей. Поэтому они не были в курсе всех деталей моей жизни, видели только красивую картинку, которую я демонстрировала. Я никогда не позволяла себе прийти к родителям в каком-то не том состоянии, — рассказывает Марина. Следующее предложение она произносит, выделяя каждое слово. — Сын тоже никогда ничего не видел.
Так она дает понять, что старательно ограждала ребенка от всего, что считается в обществе непринятым, постыдным или запретным. По словам женщина, в колонии она быстро адаптировалась, потому что у нее довольно низкие запросы в быту: ей не нужна нарядная одежда или разносолы. Она даже смогла подружиться с несколькими заключенными. Но при этом отдает себе отчет, что, выйдя на свободу, оборвет с ними все контакты.
— У нас ведь большой разброс в возрасте. Девочки, которые меня окружают, намного младше. Сейчас мы вынуждены находиться вместе, но на свободе нам будет неинтересно друг с другом, — объясняет Марина.
Сейчас в свободное время она занимается рукоделием. Рассказывает, что дома две швейные машинки, с которых она стряхнет пыль, как только выйдет на свободу. Раньше Марина шила на них одежду и театральные костюмы. В ИК‑2 научилась создавать кукол.
— Когда выйду, продолжу заниматься чем-то подобным. Здесь мы делаем кукол из отходов швейного производства, а дома я смогу купить необходимые инструменты и качественный материал. С таким работать, конечно, приятнее будет, — размышляет заключенная.
В ее планах — устроиться на работу и воспитывать внуков. По словам Марины, она вырастила прекрасного сына. Сейчас ему 21 год. Детей пока нет, но, считает женщина, обязательно будут — сын показывал ей фотографии своей девушки. «Хорошенькая очень», — хвалится Марина.
Находясь в колонии, она поддерживает связь не только с сыном, но и с другими близкими ей людьми: матерью, братом и мужем. Но, не желая быть обузой, никогда не зовет их на свидания. На встречи они приезжают только по собственной инициативе. При этом женщина категорически против визитов родственников в Дни открытых дверей. Считает, что им «нечего тут делать», ведь то, что она оказалась за решеткой, — результат ее ошибки.
— Сейчас сын взрослый и сам решает, как ему поступать, но раньше я просила его, чтобы не приезжал. Я считаю, что детям, независимо от возраста, не место в этих стенах, — говорит Марина.
Наш разговор снова и снова возвращается к ее планам и мечтам. Женщина признается, что очень хочет где-нибудь отдохнуть. Поехать за границу не рассчитывает, ведь «мир уже стал другим». И она четко знает, чего не хочет.
— Я абсолютно точно не хотела бы снова здесь оказаться. Это место меня изменило, оно любого человека изменит. В следующем году я смогу подать прошение об УДО, очень надеюсь, что смогу выйти уже в 2024‑м, а не в 2026 году, когда истечет срок отбывания наказания, — говорит Марина.
Я интересуюсь, как бы она поступила, если б была возможность вернуться в прошлое.
— Ничего бы не меняла, — неожиданно признается Марина. — На ошибках учатся. Это опыт, который я приобрела, я не жалею ни о чем. Да, выйдя отсюда, я буду вести другой образ жизни, но что сделано — то сделано.
Когда наше интервью завершается, она еще какое-то время сидит неподвижно посреди комнаты. На стульях у стены аккуратно разложены сшитые ею игрушки, принесенные во время нашего разговора сотрудниками колонии. Над ними летит по волнам обласканный ярким солнцем парусник. Марина вздыхает и негромко спрашивает: «Я могу уйти?..»
