Ему уже больше 90 лет, но назвать его стариком язык не поворачивается. Мужчина бодр, активен, пишет стихи и даже работает — он один из экскурсоводов по Петропавловской крепости. А еще за плечами Василия Васильевича четыре концлагеря: три немецких и один советский, в который Курашов попал уже после победы Советской армии над фашистами.
НАСТОЯЩАЯ ВОЙНА
Начало войны Василий Курашов помнит четко. В то время 11‑летний Вася с родителями жил в Поповке. Отец работал столяром в Ленинграде, мать — на заводе в Колпино, в пяти километрах от Поповки.
— И вот я помню, бегаем мы с друзьями на улице, играем в войнушку, и я забежал домой поесть. Ем, слушаю радио, а там Молотов говорит: началась война. И я бегу на улицу, кричу: «Ура, пацаны, война началась, настоящая война!» И все мои друзья кричат: «Ура!» — этими словами Василий Курашов вспоминает, как бесшабашные дети были уверены: врага удастся разбить в считаные дни.
Не вышло. Мужчины ушли на фронт, женщины стали трудиться в тылу. К делу приставили и детей, что постарше: им в обязанности вменили работу на полях в совхозе, ведь взрослых работников почти не осталось.
— Через некоторое время стало известно, что к Поповке подступают немцы. Мои родители, которые были тогда в Ленинграде, решили забрать меня из Поповки и увезти в город. Но оказалось, что поезда уже ходят только до Колпино, так что за мной родители в итоге шли пять километров до нашего дома пешком, — рассказывает Василий Курашов.
Рано утром Курашовы и еще несколько жителей Поповки вышли по направлению в Колпино. Но в поселок они так и не попали: на подходе к населенному пункту попали под обстрел. Оказалось, как рассказывает Василий Васильевич, солдатам было велено стрелять по всем приближающимся. Несколько недель Курашовы и другие ушедшие из Поповки люди жили в лесу под Колпино. Поняв, что в поселок никак не попасть, а жизнь в лесу не назовешь ни сытой, ни безопасной, сбежавшие из родного поселения взрослые и дети приняли решение возвращаться в Поповку, которая превратилась в поле боя.
Там было несладко. Поповка оказалась фактически на линии фронта. В ней хозяйничали фашисты, а советские войска оказывали им противодействие. Доставалось и местным жителям. Так, к примеру, чтобы выжить, поповцам приходилось добывать провизию с совхозных овощных полей.
— Мы ходили копать. А солдаты кричали нам: «Уходите, стрелять будем!» И стреляли, — рассказывает Василий Курашов. — На тех полях всегда кто-то погибал. Но мы продолжали ходить. Что делать? Есть-то хочется. А возвращались обратно в поселок — немцы часть добычи отнимали. Так и выживали.
То и дело на Поповку падали бомбы. Люди привыкли, заслышав шум истребителей, прятаться. Василий тоже неоднократно попадал под обстрел, а однажды осколок бомбы подлетел прямо к ногам мальчика. Он взял его на память.
ДОРОГА В ОККУПАЦИЮ
Когда пришли холода, фашистским солдатам стало в окопах холодно, и они выгнали местных жителей из их домов. Родители Васи решили идти на малую родину — в деревню в Псковской области.
До железнодорожной станции Дно — примерно 200 километров — шли пешком. А когда пришли, обнаружили, что их там особо никто не ждет и принимать не намерен. Там тоже хозяйничали фашисты. Пришедших отправили в комендатуру, а затем, в январе 1942 года, погрузили в товарные вагоны и отправили на оккупированную территорию. В том числе и Васю с родителями.
— Вагоны были битком, хотя ехали и не очень долго, примерно сутки, — рассказывает Василий Курашов. — Когда кто-то хотел в туалет, мы приоткрывали щелку в двери, и все без разбору справляли малую нужду в эту щель. Дважды вагоны останавливали и выпускали нас на несколько минут — в туалет сходить, размяться. И, конечно, было очень холодно.
Людей привезли в лагерь «Саласпилс» под Ригой. Позже этот лагерь станет печально знаменитым — в нем нацисты помимо взрослых узников в отдельных бараках держали детей. Из официальных документов известно, что порядковые номера регистрации детей в Саласпилсском лагере достигали 17 683. Согласно советским источникам, около семи тысяч детей не вышли из концлагеря. Они умирали от кори, вследствие экспериментов, которые на них ставили, от холода и голода.
Но когда в «Саласпилс» попал Василий с родителями, лагеря еще как такового не было — его только начинали строить. На этих работах нацисты стали использовать привезенных взрослых. Детей, чтобы не сидели без дела, тоже заняли: заставили их таскать песок из одной кучи в другую и обратно.
«МЫ ДУМАЛИ, ПУСТЯТ ГАЗ»
В «Саласпилсе», как вспоминает Василий, его семья прожила примерно два месяца. Потом фашисты спохватились: рабочая сила мрет от холода, ведь жилья никакого так и не было, жили пленные в тех самых товарных вагонах, в которых приехали. Решили перевезти пленных в другой лагерь «Найденбург», на сей раз уже на территории Польского коридора (полосы земли, переданной по условиям Версальского мирного договора 1919 года Германией Польше с целью обеспечить ей доступ к Балтийскому морю. Германия настаивала на предоставлении ей права сухопутного и морского транзита через Польский коридор. Отказ Польши послужил одним из предлогов для нападения нацистской Германии на Польшу 1 сентября 1939 года).
— Там нас загнали в одно помещение и велели раздеться догола. Мы разделись, стояли, было страшно. А потом пришли солдаты и проверили, есть ли у нас вши. И всех обрили, — делится воспоминаниями Василий Курашов. — Потом нас загнали в другое помещение с душами. Мы думали, пустят газ. Но из душевых леек хлынула холодная вода. Мы кричали: «Холодно», убегали от воды. Тогда немцы взяли шланг и ледяной струей стали нас обливать. После этого всех отвели в третье помещение. Мы снова ждали, что пустят газ, но из стен вдруг подул теплый воздух — это нас так сушили.
В этом концлагере Василий и его родители не задержались. Весной всех выживших пленных отвезли в лагерь близ города, который сейчас называется Вольфсбург. Там всех пристроили к делу. Василию и его родителям повезло: когда людей делили между разными «хозяевами», Курашовы попали к одному человеку. У него было много полей, которые нуждались в обработке.
— Мы работали с семи утра до семи вечера, каждый день, без выходных, — рассказывает Василий. — Сажали, пололи, собирали, обрабатывали. Но нам повезло — нас не били. Только один раз, когда меня с моими приятелями застали на воровстве яблок с яблони, немец, который это увидел, дал мне пинка, но и только.
Дети всегда дети. Даже работая на полях у нацистов, они умудрялись находить себе друзей. Некоторое время Василий — немцы прозвали его Гансом — приятельствовал с мальчиком-поляком и мальчиком-немцем, который тоже работал на полях, но не бесплатно. Дети распевали песни на разных языках и спорили, кто победит: Сталин или Гитлер. Василий, говорит он, был уверен в победе советских войск — вопрос только времени. Дружба завязывалась и с другими детьми.
Вечерами взрослым разрешалось некоторое время отдохнуть в бараке. Время коротали за настольными играми, которые некоторые умудрились взять с собой в оккупацию.
Кормили, конечно, плохо. Как вспоминает Василий, пленным давали баланду и немного хлеба. Но работавшие на полях люди подкармливались тайком — горстью зерна при сборе, яблоками, которые иногда удавалось спрятать в карманах штанов, или захваченными с поля картофелинами. Так и выживали. Да и владелец полей, очевидно, понимая, что рабочую силу необходимо кормить, позволял иногда собирать яблоки, попадавшие с деревьев от ветра.
Так Василий жил до 12 апреля 1945 года. А потом лагерь освободили.
— Было это так, — вспоминает он, — утром нас отправили на поля сажать картошку. А после обеда хозяин на поля никого почему-то не пустил. Мы недоумеваем и вдруг слышим — танки грохочут, и немецкая техника отступает. А на броне тех, которые подступают, белые звезды. Союзники! Так нас освободили.
ЧЕЛОВЕК ВТОРОГО СОРТА
Некоторое время после освобождения пленники продолжали жить в бараках, но уже не работали, а отдыхали. И конечно, ели вдоволь — у владельца полей были полные закрома пищи, хватало всем.
А потом всех пленных передали советским солдатам. Василий вспоминает, что всех выживших советские солдаты сразу из немецкого лагеря отправили в советский — фильтрационный, но все же. Те же бараки, тот же режим. Советский лагерь стал четвертым в недолгой еще жизни мальчика, которому на тот момент исполнилось 15 лет.
Однако в этом лагере люди оставались не очень долго. Им провели политподготовку и стали распределять кого куда.
— Вызывают к старшему и спрашивают: почему не был в войсках? Почему не ушел в партизаны? Кто не мог ответить — сразу в Сибирь. Меня тоже спросили и поняли: я тогда еще маленький был, а у отца есть справка об инвалидности, он пострадал еще в русско-финскую войну. И нас решили вернуть домой, — рассказывает Василий Васильевич. — Везли опять в товарных вагонах.
Вернувшихся в Поповку людей стали распределять на разные работы. Васю хотели направить в колхоз, но отец настоял, чтобы мальчик пошел учиться. И Василий уехал в Ленинград, поступил в ремесленное училище на Васильевском острове, а окончив его — в архитектурно-столярное училище. Там Васе нравилось. Он был отличником, активистом, принимал участие в изготовлении подарка Сталину — к одному из праздников группа столяров сделала «для товарища Сталина» большой резной стол. Мебель потом стояла в кабинете тогдашнего главы государства.
Училище Василий окончил на отлично. И тут поспели плоды оккупации. Василия как отличника направили работать на дачу Сталина — большая честь и престиж, туда брали лучших. Проработал он там несколько дней, а потом его вызвал начальник и, извинившись, отправил в Ленинград.
— Так и сказал: «Хороший ты, Вася, человек, но уезжай отсюда». Я вернулся в училище, директор удивился: мы же, говорит, тебя перевоспитали! Направили меня в Харьков. Проработал я там несколько дней, подходит ко мне лейтенант и говорит: «Хороший ты, Вася, человек…» Ну, вы поняли. Пришлось мне опять возвращаться в Ленинград и устраиваться здесь, — рассказывает Василий Курашов.
Активный юноша не унывал. Он записался в вечернюю школу, стал готовиться к поступлению в железнодорожный институт. Но жизнь опять сделала крутой поворот. Однажды Василий ехал на трамвае и увидел объявление о том, что идет набор в театральное училище. Романтичный юноша мимо пройти не сумел. Он пошел в училище и попросился к ним как столяр — делать декорации.
— А мне говорят: «А актером быть не хочешь?» Я говорю: «Очень хочу». Оказалось, там как раз прослушивание кандидатов идет. Я и пошел, — вспоминая, как он декламировал стихи и пел на прослушивании песни, Василий очень воодушевляется, встает и демонстрирует, как именно он читал своего любимого Маяковского.
Первый тур отбора Василий прошел, второй — нет. Но судьба была настойчива. Спустя примерно месяц после провала он встретил ту же женщину, что посоветовала ему пробоваться в актеры, и узнал, что в училище идет добор. В этот раз Василий вступительные экзамены прошел и, отучившись, стал актером.
Статный, страстный, порывистый Василий Курашов часто играл командиров и начальников. Работа ему нравилась. Но были и сложности. Так, после окончания театрального училища его направили работать в Барнаул. И приехав туда, Василий Курашов обнаружил: его дело всегда приходит раньше. В Барнауле уже знали, что Василий был в оккупации, что «перевоспитан», но, очевидно, его сочли неблагонадежным. По крайней мере, по воспоминаниям Курашова, он везде считался человеком «второго сорта». Узнал он об этом как раз в Барнауле. Спустя буквально несколько дней после приезда к Курашову подошел лейтенант и признался, что приставлен специально следить за актером.
— Язык за зубами я научился держать еще в ремесленном училище, давным-давно, — говорит он. — Было это так. Меня спрашивали, как это все было в оккупации и лагерях, я рассказывал. А потом меня вызвали в горком партии и строго спросили, почему я говорю, что в Германии было хорошо. А я так не говорил, только: хорошо, что меня там не били. Стал объясняться. В общем, закончилось это тем, что я подписал документ, в котором было сказано: мол, буду так говорить, получу 10 лет лагерей. С тех пор рассказывать про концлагеря я перестал, говорил кратко: был в оккупации. Но все равно не считался полноценным членом общества вплоть до 1991 года, когда развалился Советский Союз. Тогда меня реабилитировали и даже дали документ, в котором сказано, что, будучи в оккупации, преступления против Родины я не совершал.
Курашову было непросто. Многие пути ему, как бывшему в оккупации, были попросту закрыты. Особенно это касалось выездов — с гастролями было особенно трудно. Однажды, например, его не пустили в Челябинск, где актера ждали и уже даже развесили афиши с его фотографией, обещая участие в спектакле Курашова. Но «компетентные органы» решили, что в Челябинске актеру Курашову делать нечего. Не пустили его и в Латвию, хотя супруге Василия Нелли — тоже актрисе — ехать разрешили.
О жене Курашов говорит до сих пор восторженно. Со смелой девушкой, не побоявшейся связать свою жизнь с «бывшим в оккупации», Василий познакомился в Тосно, когда приезжал в гости к поселившимся там родителям. Нелли вела кружок самодеятельности в местном доме культуры. Василий же оканчивал театральное. Молодые люди несколько месяцев встречались, а когда Васе пришло направление на работу в Барнауле — поженились.
— Как мне с женой повезло! Она просто замечательная! — говорит Василий Васильевич. — Нелли тоже стала актрисой, амплуа у нее — травести. Миниатюрная женщина играла мальчиков. Очень талантливо играла.
У супругов родилась дочь. Вместе Курашовы 60 лет. Оба уже, конечно, на пенсии. Но деятельный Василий Васильевич на диване не сидит. Он пишет мемуары, водит экскурсии. Сейчас как раз занят оформлением лицензии на деятельность экскурсовода. Говорит, к нему люди записываются на экскурсии за месяц.
Кстати, после реабилитации Василий Курашов несколько раз ездил в Германию. Впервые он попал туда почти случайно в зрелом возрасте. Было это так. Василий Курашов уже водил экскурсии и однажды вел группу туристов-немцев, с которыми беседовал на их родном языке. Разговорились, Курашов рассказал, что был узником концлагеря. А спустя несколько месяцев вдруг получил приглашение. Оказалось, что туристы нашли деревню, в которой располагались поля, где работал Вася, жители его вспомнили — и те ребята, с кем юный Курашов был знаком, пригласили его приехать. Правда, в сам концлагерь тогда Василий Васильевич не попал — территория была закрыта.
