Ученики уехали из России вслед за педагогами
— Вы назвали оркестр «Русские виртуозы Европы» по аналогии с «Виртуозами Москвы» Владимира Спивакова?
Юрий: — Изначально такой мысли не было, эта аналогия возникла подсознательно. С 12 лет я был тесно связан с «Виртуозами Москвы», так как там играли моя мама и ее муж. Кроме того, Владимир Теодорович Спиваков учился с моим папой. Так что «виртуозы» сидели где-то внутри меня. Хочется надеяться, что мы поддерживаем традицию.
— Ваши родители — выдающиеся музыканты, уехали из России в начале девяностых вместе с легендарным коллективом «Виртуозы Москвы». Вы помните, с каким чувством они покидали страну, чего ожидали от заграницы?
Юрий: — Конечно, это были не самые благоприятные времена для России. Но у нас не было мысли, что мы уезжаем навсегда. Весь оркестр вместе с Владимиром Теодоровичем, со своими семьями уехал в Испанию работать по контракту. Моя мама, отчим и я тоже последовали за ним. Постепенно обосновались.
Даниил: — В то время было непонятно, что будет в России с классической музыкой. Владимир Теодорович, наверное, чувствовал время, как никто другой, он просто взял быка за рога.
— Вы были тогда еще детьми и успели начать образование в Московской музыкальной школе им. Гнесиных. Где продолжили учебу?
Юрий: — Я отправился учиться в Королевский музыкальный колледж Лондона, к отцу Григорию Жислину, который там преподает. Так получилось, что в это время многие выдающиеся российские педагоги уехали из России. И мои молодые коллеги, которые хотели получить хорошее образование, в девяностых тоже стали уезжать из России вслед за нашими педагогами, во всевозможные учебные заведения, раскиданные по миру. В Лондоне, например, преподают выдающиеся мастера, выходцы из России. Отец многому меня научил. Но, к сожалению, у меня возникла проблема общения с ним. Это было нелегко, и мне пришлось сменить педагога. Я стал учиться у профессора Феликса Андриевского.
Даниил: — Я тоже учился у своего отца Бориса Гарлицкого (знаменитый скрипач из оркестра «Виртуозы Москвы». — Ред.), он получил профессуру в Парижской консерватории. С отцом я много занимался дома и, честно сказать, особенно не хотел куда-то поступать, просто необходимо было получить высшее образование. Но в Парижскую консерваторию я прошел только со второго раза (для скрипачей конкурс около 200 человек на 5–15 мест в год).
— Чем там отличалась атмосфера от российской школы?
Даниил: — В России нас учили, что занятие искусством — это очень сложно, важно и серьезно. Музыкальное учение было чрезвычайно строгим. В гнесинской школе педагог могла ударить меня по локтям, потому что я их слишком высоко поднимал. Во Франции, если кто-то кого-то не так заденет, на него подадут в суд, и преподавателя уволят. В Парижской консерватории все были очень расслабленными, и многие отчего-то считали себя великими мастерами… Музыка — это вообще не их конек. Вот в еде они знают толк. Французы любят вкусно поесть. А если не поедят, могут впасть в депрессию. Мне это было непонятно.
— Преподавали ли иностранцы то, с чем вы категорически не согласны?
Юрий: — Например, в Лондоне педагог почему-то считала Феликса Мендельсона не очень талантливым. Тогда мне это казалось странным, но я прислушивался к мнению уважаемых людей. А теперь думаю: что за чушь? Мендельсон один из лучших, уже в 16 лет писал феноменальные произведения.
Даниил: — Я недавно был в жюри на экзамене в Парижской консерватории. Студентка 3-го курса играла произведение Шостаковича. И вдруг один известный французский педагог и концертист сказала, что она не почувствовала в игре «боли музыканта, который вынужден был покинуть свою страну». Но вообще-то Шостакович никуда не уезжал из СССР.
Европейцы разучились слушать музыку
— Как возникла идея собрать оркестр?
Юрий: — В начале девяностых участники нашего ансамбля учились в Европе. Мы стали встречаться в Лондоне, дружить, возникло желание музицировать вместе.
— Куда чаще вас приглашают, какой репертуар просят играть?
Юрий: — Зовут в разные места — от Чили до Лондона. В Петербург мы приехали впервые благодаря Марии Сафарьянц, под чьим художественным руководством здесь проходит фестиваль «Петербургские набережные», за что мы ей очень признательны. От «русских» виртуозов иностранцы, конечно, хотят услышать произведения Чайковского, Шостаковича.
— Как вас встречают в разных странах?
Юрий: — Например, в Бразилии публика живая, непосредственная. Там на концерты приходило много молодых, которые нас встречали как поп-звезд — свистели, бурно выражали свои эмоции. Даже хотелось тоже прокричать что-нибудь в зал.
Даниил: — Однажды в Таллине мы ушли со сцены под достаточно вялые аплодисменты. Очень расстроились, ведь нам казалось, что мы играли просто гениально. Администратор, узнавший причину нашего нерадостного настроения, очень удивился: «Да вы что, шутите! Для нас это вообще овации!» Японцы тоже, например, никогда не будут, как испанцы, от переполняющего их восторга кричать «браво» и бурно аплодировать, не дождавшись финальной ноты. У них это считается невежливым. Обычно проходит одна-две секунды, и только тогда японцы начинают хлопать.
— А в России?
Юрий: — Чувствуется, что еще жив дух российской концертной публики, которая знает и ценит то, что ты выходишь на сцену и делишься с ней самым сокровенным. Когда мы играли у вас концерт, то на поклоне я встретился глазами с несколькими людьми из публики и понял, что зал вместе с нами переживал то, что было на сцене… В Западной Европе иногда есть ощущение, что люди просто пришли полюбоваться красивой обстановкой, послушать знакомые им мелодии, на людей посмотреть да себя показать. Там не всегда хотят прочувствовать музыку, много показухи.
Интернет убивает гениев
— Есть мнение, что сейчас музыканты стали играть лучше, но примерно одинаково. Вы согласны?
Юрий: — Боюсь, что это так. И связано это с техническим прогрессом. Если несколько десятилетий назад, чтобы послушать музыку, нужно было либо сходить на концерт, либо купить пластинку и внимательно ее прослушать рядом с проигрывателем, то теперь все иначе. Можно нажатием одной кнопки скачать из Интернета любое произведение и «взять его с собой» на улицу, закачав, например, в плеер. Одновременно и слушать, и заниматься чем-то другим. Но, чтобы серьезно изучить произведение, нужно посвятить ему всего себя, погрузиться в него, иначе что-то пройдет мимо тебя.
Даниил: — Сейчас стало больше профессионалов. Например, везде в мире концерт Чайковского играют уже на второй год обучения. А если посмотреть видеозапись того же концерта в исполнении именитого мастера восьмидесятых годов, вы увидите, что ему эта музыка трудно дается, хотя он играет превосходно. Сейчас исполнять легко. Но один музыкант похож на другого.
— Как в Европе относятся к русским музыкантам, выходцам из России?
Юрий: — В музыкальных кругах относятся с большим уважением и любовью. Неслучайно в Лондонском симфоническом оркестре концертмейстер — Роман Симович, в Лондонском филармоническом оркестре главный дирижер — Владимир Юровский и так далее. Но официальная, бюрократическая система плюет на все регалии. Выдающимся музыкантам так же трудно получить разрешение на работу. Разворачивается многолетняя адская борьба. Тебе приходится доказывать, что ты лучше всех, чтобы тебе дали документы, которые помогли бы как-то удержаться в этой стране.
— Вспоминает ли ваш отец Петербург, и чего ему, возможно, не достает в Лондоне?
Юрий: — Больше всего он вспоминает ту старую традицию, когда люди отдавались целиком одному делу — музыке. В наше время во всем мире этого почти не осталось.
