Той игре исполняется 70 лет. За это время она, как и «матч смерти» в Киеве, обросла мифами. Их развеял незадолго до смерти в 2003 году бывший нападающий Евгений Улитин. В 2002 году он, последний из остававшихся в живых футболистов того состава «Динамо», открывал памятную доску с перечнем участников блокадного матча. Ему не было никакого смысла лгать корреспонденту «МК» в Питере». Тем более что Евгений Аркадьевич догадывался о своей неизлечимой болезни…
«41-й год начался с неприятностей»
— Евгений Аркадьевич, расскажите о тех встречах, которые успела провести ваша команда в сезоне 1941 года до начала Великой Отечественной войны.
— 1941 год начался с неприятностей. 27 апреля, в Харькове, во время игры с местным «Спартаком», в столкновении с вратарем, я получил травму. А потом проблемы начались и у всей команды. Во время матча в Москве с клубом «Красная армия» было много стычек между игроками. Мы победили, но на следующий день к нам явился член ЦК ВКП(б), нарком Госконтроля СССР — Лев Мехлис. Заявил о недопустимости подобного поведения. Накануне игры с московскими одноклубниками с должности главного тренера нашей команды сняли Михаила Окуня, а некоторых футболистов дисквалифицировали. Ну а 22 июня случилось несчастье уже со всей страной.
— Где вас застало начало войны?
— В Тбилиси — 24 июня предстоял матч с местным «Динамо». Всякое желание играть пропало, но в Тбилиси в это время футбол вызывал больший интерес, чем война, которая пока шла где-то далеко. Сыграли и отправились в Ленинград. Двигались медленно — пропускали воинские эшелоны. В город приехали 3 июля. Договорились на следующий день собраться на стадионе «Динамо». А дома уже ждала повестка из военкомата. Когда команда собралась, к нам вышли ведущие игроки: Аркадий Алов и Валентин Федоров и сообщили о том, что дальше каждый будет сам решать свою судьбу.
Кому война, а кому мать родна
— После войны писали, что футболисты добровольно подали заявления на службу в армии.
— Этого не требовалось — каждый имел мобилизационное предписание. Кто-то был призван в армию, кто-то пошел служить в милицию, некоторые эвакуировались. Я служил в роте связи — сооружал различные командные и наблюдательные пункты, как в городе, так и за его пределами.
— Кто из ваших родных остался в блокированном городе?
— Жена, ее родители, почти годовалый сын и племянник примерно такого же возраста. 7 февраля 1942 года умер отец жены, 9-го — сын, а 11-го— племянник. Хоронили мы их с женой и тещей 14-го.
— Почему?
— Хотели собрать больше хлеба для могильщиков, чтобы похоронить в отдельной могиле. Не получилось — с нас требовали 3 килограмма хлеба и 1000 рублей, а у нас было всего 1,5 килограмма и 300 рублей. «Кому война, а кому мать родна». Уговоры не помогли — пришлось хоронить в общей — братской могиле. Вскоре после этого мне удалось отправить в эвакуацию жену и тещу. Отправляли их с Дворцовой площади вместе с грузом — моторами. Так между моторами и разместили.
Игра на вымершем стадионе
— Чем вы можете объяснить проведение игры 31 мая 1942 года?
— Я не знаю всех деталей. Могу только высказать свою точку зрения. Весной 1942-го от пленных стало известно о том, что в немецком тылу вывешены объявления — дескать, немцы давно уже могли войти в город, но не делают этого из-за опасения эпидемии, так как в городе на улицах лежат неубранные трупы. В ответ Ленинградский горком партии решил провести футбольный матч, чтобы показать — город жив, в нем даже проходят спортивные соревнования. Непосредственная организация игры была поручена Алову и Федорову.
— Сообщалось о том, что перед матчем было несколько тренировок.
— Могу говорить только о себе. Меня вызвали из-под Шлиссельбурга телефонограммой, и я добрался до стадиона «Динамо» за час до начала игры. Думаю, никаких тренировок не было и у других участников того матча. Конечно, было приятно встретиться с друзьями по команде, узнать новости — в основном печальные.
— Если игра была нужна горкому партии с целью агитации и пропаганды, для поднятия духа бойцов и жителей Ленинграда, то, видимо, все было организовано на должном уровне?
— Не совсем. Не было медиков, которые обязаны присутствовать на любом спортивном соревновании. Видимо, подумали, что в случае необходимости помощь окажет кто-нибудь из персонала одного из госпиталей, которые располагались на территории стадиона.
— Писали, что футболистов кормили до и после игры, а во время перерыва дали глюкозу.
— Этого не было. Не налили даже по стакану чая. Думаю, только спустя годы эту игру стали считать чем-то значительным, а тогда в городе просто прошел спортивный день — в разных местах проходили соревнования по различным видам спорта. Футбол был всего лишь в ряду прочих. Собрали две команды — без запасных. Нам, динамовцам, даже пришлось отдать заводским футболистам на роль вратаря своего полевого игрока. Видимо, этим можно объяснить крупный счет — 6:0, с которым мы выиграли. Нашу команду дополнил Георгий Московцев, никогда ранее не игравший за команду мастеров. Судил матч представитель спорткомитета города Павел Павлов.
— Сегодня говорят, что на трибунах было много зрителей.
— Зрителей было всего человек 15 выздоравливающих раненых, из расположенных рядом госпиталей. Матч вызвал у них недоумение — война идет, а тут мальчишки мяч гоняют. Трибун не было — все, что могло гореть, сожгли в холодную зиму 1941–1942 годов.
— Еще говорят, что ваш бывший тренер Окунь вел репортаж по радио и его транслировали на немецкие позиции. Это якобы вызвало артиллерийский обстрел — судья хотел прервать игру, но футболисты уговорили его не делать этого.
— Ничего похожего на радиорепортаж я не видел. Что касается Окуня: если бы он там был, то неужели бы не подошел пообщаться с нами — игроками, которых недавно тренировал? Теперь насчет обстрела: во время игры возле Невы разорвалось два или три снаряда. Не думаю, что причиной этого был наш матч.
Приз всей жизни — чечевичная каша
— Что можно рассказать о самой игре?
— Матч проходил в медленном темпе — иногда, упав, футболисты не сразу могли подняться на ноги. У меня была одна мысль: «Скорее бы это закончилось». Во время перерыва мы не ушли в раздевалку, а остались греться на солнышке. Попили воды из-под крана. После окончания игры ко мне подошел Московцев и спросил: «Есть хочешь?» Я ему ответил: «Не то слово». Он в то время работал в уголовном розыске, и у него оставались талоны на обед и ужин этого дня. В милицейской столовой нам дали чечевичную кашу, по стакану чая и по куску хлеба. Это был самый запомнившийся приз, который я выиграл, будучи футболистом.
— Что испытывает человек, открывающий памятную доску, на которой его фамилия?
— Тут целая гамма чувств. Приятно, что, помимо упоминания об этом событии, решили перечислить всех, кто в нем участвовал. Необычно осознавать, что ты останешься на этой памятной доске и когда тебя уже не будет на этом свете. Глядя на знакомые фамилии, я вновь вспомнил всех наших ребят и тот день, когда мы были молодыми.
