Первую гитару подарил отец
— Жанна, после вашего первого концерта в Ленинграде прошло более 45 лет. Кому, как не вам, судить об отличиях публики двух столиц…
— На мой взгляд, в Москве публика бывает немного сонной, а иногда — немного отравленной. Но кто-то из классиков сказал: «Сравнение — самая опасная риторическая форма». Ничего нельзя сравнивать, поскольку все имеет свою самобытность и неповторимость. Даже две капли воды неодинаковы по составу. И потом я однолюб и никогда не предам родной город, как бы его ни уродовали. Мое сердце принадлежит Москве. А Петербург привлекает своей духовностью и аристократичностью, он всегда был наполнен гениальными людьми. Для меня Северная столица — это другая планета. Здесь много ценителей моих песен.
— Как начался ваш путь в творчество?
— Я с детства любила петь. Мой отец был очень музыкальным человеком, и нас окружали песни, которые были популярны в то время. Поэтому мои творческие корни — там. На 17‑летие отец подарил мне гитару: хотел, чтобы я играла, когда он поет. Но я не видела себя аккомпаниатором, хотела петь сама. Помню, в училище меня иногда называли Жанна Гитаровна, это было очень смешно.
— А как вы нашли свой стиль?
— В начале своего пути я нашла его у американской певицы Джоан Баэз: пластинку с ее композициями мне подарил один из моих знакомых. Она просто поразила меня своим мастерством, я стала учиться играть по ее песням, в которые была влюблена. И это несмотря на то, что ранее преподавала гитару в музыкальной школе. Все композиции подбирала на слух, я — «слухач» (улыбается). Вообще любовь — двигатель творчества. Нужно интересоваться всем, что тебя окружает.
Дар выбора и свободы
— В 1970‑х вы начали работать с «Москонцертом». Был ли иной способ выхода на широкую публику в реалиях того времени?
— До «Москонцерта» я работала в оркестре известного композитора и джазового трубача Эдди Рознера, пела свои песни под гитару. Потом окончила училище и пошла в ВИА «Добры молодцы», руководителем которого тогда был Сева Новгородцев — сегодня он известный британский журналист и радиоведущий. Кстати, я сейчас вспомнила один забавный случай. Мы были на гастролях в Новгороде, шли из гостиницы на концерт, он заявил мне: «Жанетт, я фамилию поменял. Теперь я — Новгородский». А его настоящая фамилия была Левенштейн. Я и сказала ему тогда: «Сева, давай, чтобы было совсем по-русски: Новгородцев». Так что это было с моей подачи.
— Интернет и цифровые платформы в корне изменили музыкальную индустрию, сделали музыку доступной. Как вы к этому относитесь?
— Доступная музыка — это прекрасно. Сам по себе интернет — это очень хорошая вещь. Я, кстати, телевизор не смотрю с 1995 года, у меня его дома нет почти 30 лет. Телевидение не интересно. Вообще человек должен быть сам по себе интересен. Если этого нет, он не интересен никому.
— А что вы скажете тем артистам, которые выросли из вчерашних блогеров? Мне кажется, в них мало интересного.
— Одна эпоха перетекает в другую, преломляются разные музыкальные стили. Даже само отношение к творчеству претерпевает изменения, потому что искусство делают люди. Раньше было одно, сегодня — второе, а завтра будет третье. Но я существую своими песнями во времени, а время существует во мне. Я с ним сроднилась. Свою песенную жизнь я веду по удивительному божественному сценарию. Конечно, и в песнях сначала был один период, потом другой. Мы сами решаем, с кем нам быть. Но без Господа мы не можем ничего, он дал нам великий дар свободы и выбора. И этого у нас никто не отнимет.
Окуджава и Высоцкий
— Давайте поговорим об интересных людях в вашей жизни. Расскажите о дружбе с Булатом Окуджавой.
— В жизнь Окуджавы я ворвалась вихрем. Это был новогодний вечер 1970 года в ЦДЛ (Центральный дом литераторов. — Прим. ред.), мне сказали, что с ним можно будет познакомиться. И я прилетела в тот момент, когда он с женой уже собрался уходить. С ходу ему заявила: «Здравствуйте, я Жанна Бичевская, пою ваши песни под гитару» (улыбается). Булат Шалвович понял, что я ненормальная, и сказал, что это интересно (смеется). Потом он подарил мне песни «Матушка» и «Летят утки», а я исполняла для него под гитару русские народные частушки. С этого завязалось общение. Окуджава был увлечен философией — читал Гегеля, Дидро, Канта и Ауэрбаха. И это тоже нас объединяло. Он понял, что девочка — не дурочка. А я всю жизнь тянулась к знаниям.
— Такой философский багаж многое объясняет. Какой подарок от него вам наиболее дорог?
— Окуджава подарил мне сборник со своими песнями. Он был уникальным человеком, очень одиноким и несчастным по жизни. Вообще, все талантливые и гениальные люди одиноки. А знаете почему? Каждый гениальный человек — это остров в океане. Поэтому, без сомнения, песни Окуджавы — вне времени.
— Почему вы не стали исполнять песню Владимира Высоцкого, которую он вам подарил? Как это случилось?
— Мы участвовали в одном концерте, который проходил в Москве. Наверное, это было в середине 1970‑х. Высоцкий стоял за кулисами, а я была на сцене. Я уже была лауреатом Всероссийского конкурса артистов эстрады, поэтому он обо мне слышал. И после выступления Высоцкий сказал: «Жанна, я хочу предложить вам свою песню». Названия у этой композиции на тот момент не было, потом он назвал ее «Птица Гамаюн». Там была строчка: «Купола в России кроют чистым золотом». Но я поняла, что не должна петь эту песню. Позвонила и сказала ему: «Володя, я послушала вашу песню. И я не буду ее петь. Не спою так, как вы. И не спою лучше, а если хуже — кому это будет нужно?»
«Мы сами творим нашу судьбу»
— Вы выступали перед советскими солдатами в Афганистане. Тяжелый опыт?
— Афганистан — моя боль. Я больше никогда не видела такого количества страданий. Перед выступлением я посетила военный госпиталь в Кабуле. Там лежал молодой парень, у которого не было половины тела. У него отсутствовал желудок, и вся пища, которую он ел, уходила в банку. Когда я все это увидела — зарыдала. Все цветы, принесенные в госпиталь, я положила на то место, где у парня должны были быть ноги. У меня даже на какое-то время отнялась речь, практически до самого выступления я не могла говорить. Но песни, которые я там пела, трогали души военных. Меня они искренне благодарили.
— Песнями грели души простых бойцов.
— Да, они трогали души военных. Меня искренне благодарили. Но были и те, кто стучал на меня в ЦК КПСС. Некоторые офицеры передавали, что я пою афганцам запретные песни. А я исполняла солдатам композиции Булата Окуджавы. Из-за этого меня потом перестали пускать за рубеж. Но по жизни я борец! Попробуйте мне что-нибудь закрыть… Я открою, разломаю и ворвусь. Таков мой характер! Сколько раз меня пытались уничтожить…
— В этом году исполняется ровно 30 лет с момента резонансного покушения: в 1994 году по окнам вашей квартиры выстрелили из гранатомета…
— Да, ровно 30 лет назад. Это произошло 21 сентября, в Рождество Богородицы. Все нормально! За мои песни мне вообще могли бы назначить гильотину. Но Бог меня хранит. Иногда — по своей глупости — нарываюсь на своих врагов. Но тогда, после случившегося, поняла: с одной стороны — Бог, с другой — враг, а посередине — я.
— В таком случае возможен ли путь к вере, минуя испытания?
— Я вам очень важную вещь скажу: Господь приводит к себе людей через страдания. Когда у человека все хорошо, он к Богу не идет. В благости и богатстве до Всевышнего далеко. Мы вспоминаем о нем лишь в несчастье. Силой к вере также никого призвать невозможно. Но важно помнить, что мы сами творим нашу судьбу. Своими мыслями и словами, делами и устремлениями.