«Не дали обойти грозу стороной»
— Прошло шесть лет после катастрофы. Вы получили ответы на все вопросы?
— Нет. До сих пор не названы истинные виновные в этой катастрофе. Общественное мнение сформировали так, что многие считают главным виновником моего сына — командира экипажа Ивана Корогодина. Но это не так! Я четыре года воевал за честь сына, пока суд не вынес решение, что летчики в гибели самолета не виноваты. Это решение официально зачитали у нас в авиаотряде в Пулково. Но ушел от ответственности министр транспорта Левитин, сегодня уже бывший. Не наказали харьковского диспетчера — неопытную девушку, которая дала экипажу неверную информацию. Не наказали метеослужбу в Харькове. Ведь, как потом выяснилось, та сводка погоды, которую экипажу выдали в Анапе, отличалась от реальной. Экипаж получил данные, по которым высота облачности составляла 11 500 метров. Порог у Ту-154 — 12 100 метров. Запас был. Но, когда они влетели в грозу, облачность была уже 13 000 метров. Никто не сказал Ивану и его ребятам об изменении погоды.
— То есть экипаж шел на грозу «вслепую»?
— Даже при сломанном метеолокаторе сведения о грозе были, пилоты других самолетов сообщили о надвигавшейся стихии. Но никто не знал, что гроза на отдельных участках превратилась в смерч. Тогда многие говорили, что если бы Иван не вошел в грозу, ничего бы и не произошло. Но была же трасса, с которой ему не разрешили выйти. Он как только не просил обойти грозу стороной! Но нет, разрешали только по высоте. А самолет к тому времени уже набрал высоту 11 тысяч метров, при полной загрузке лайнера дальше подниматься было уже некуда.
— Но ведь были самолеты, которые вернулись на запасной аэродром?
— Вернулся только турецкий самолет. И то с помощью Ивана, который объяснил пилотам, как лучше это сделать. Дело в том, что турецкий летчик очень плохо говорил по-английски, диспетчеру приходилось неоднократно повторять свои вопросы.
Блатной стажер
— Как на месте второго пилота оказался стажер Андрей Ходневич?
— Я уверен, что если бы на месте второго пилота сидел другой, более опытный летчик, беды бы не случилось. А сидел стажер Андрей Ходневич, у которого налет был всего 20 часов! Но у него отец оказался непростой — замдиректора по коммерческой работе в Академии гражданской авиации. К слову, Иван уже вводил в строй его старшего сына, не мог на него нарадоваться, говорил мне, какой хороший парень ему попался. А потом Ивана попросили взять стажером второго брата. Иван тогда протестовал — все-таки всего 20 часов налета, куда это годится! Но его уговорили — дескать, отец этого парня нам нужен. Иван вообще в тот день не должен был лететь, но его уговорили подготовить молодого летчика для международных полетов. Но ведь в этот рейс отправился и опытный второй пилот Владимир Онищенко, который по всем правилам не должен был лететь, раз вместо него летит стажер. Однако он пришел перед вылетом: «Иван Иваныч, — говорит, — возьми меня в Анапу. Мне так надоело дома сидеть». Иван ему: «Тебя в техзадании нет. Позвони командиру отряда, разрешит — полетишь». Тот разрешил. Техзадание допечатал. Вот и все. В полете, уже во время вхождения в грозовой фронт, второй пилот просто физически не мог поменяться местами со стажером. Это заняло бы время.
— Эксперты сделали вывод, что самолет свалился в плоский штопор, из которого пилоты вывести его были не в состоянии.
— Самолет перед тем, как провалиться, резко поднялся вверх. За 4 секунды он набрал еще 800 метров высоты. Его просто подбросило вверх воздушным потоком, как будто с катапульты. Врачи потом говорили, что при таком броске мало кто из пассажиров мог выжить. При этом отказали два двигателя — левый и правый. Об этом Ивану сказал бортинженер: «Помпаж двух двигателей», то есть оказался перекрыт доступ воздуха к двигателям, без кислорода они заглохли. А на одном — центральном — двигателе далеко не улетишь. Потом медэкспертиза показала, что все фаланги на обеих руках Ивана были сломаны — с такой нечеловеческой силой он сжимал штурвал. Но самолет уже потерял управление и пошел вниз. Его было уже не остановить.
— Пишут также, что Иван Корогодин, мол, потерял контроль над управлением, так как не был пристегнут, а затем полностью разбил себе лицо о приборную доску.
— Все это брехня.
— Вы ездили на опознание сына?
— Нет, я бы оттуда уже живой не вернулся. Потом больше года ходил, как дурной. Здоровый всегда был, а теперь видите, в кого я превратился? Да и чего его опознавать? Иван лежал отдельно от всех — и от пассажиров, и от экипажа. Видимо, он до последнего момента, до самого столкновения с землей был жив... Я много раз читал расшифровку записи переговоров, все пытался представить себя на его месте. Он ведь ничего не сказал семье — ни нам, родителям, ни жене. Ни одного слова. Потому что он боролся...
«Иван не раз горел в воздухе»
— Иван когда-нибудь жаловался вам на качество самолета?
— Тут и жаловаться было нечего. Я знал, что машина эта ненадежная. Еще когда ее начали использовать в авиации 30 лет назад, нашли около 150 дефектов.
— Вы ведь летчик-испытатель? Доводилось попадать в экстремальные ситуации?
—Я воевал в Корее в 1952 году. Был стрелком-радистом боевого бомбардировщика. Летал вместе со знаменитым Иваном Кожедубом (летчик-ас времен Великой Отечественной войны, сбил 62 самолета противника. — Ред.). В Корею нас отправили как инструкторов, но на самом деле мы ехали туда воевать. Американцы нагло себя вели, подлетали к нам близко, издевались. Кожедуб там 7 самолетов сбил, а я два. Потом долго служил летчиком-испытателем. Пять раз попадал в катастрофы. Это были не просто аварии, а именно катастрофы, в которых разбивался самолет, и гибли люди. Но я был летчиком-испытателем и шел на риск осознанно, часто просто специально. Испытывал самолет и в условиях грозы, проверяя его живучесть. Ил-14, Ил-18, Ту-104, Ту-16... И на Ту-154 летал, уже когда работал старшим инструктором в Академии гражданской авиации. А Иван — летчик гражданской авиации — оказался в экстремальной ситуации, подобно той, в какой бывал я. Но я ведь летчик-испытатель, рискую только собой и машиной. А за Иваном — пассажиры. Он не должен был оказаться в таких чрезвычайных условиях!
— Сын стал летчиком по вашему совету?
— Нет, я нисколько на него не давил. Но, видимо, мой пример, а я летал постоянно, на него сильно повлиял. Иван профессионально занимался велоспортом. Ему прочили большое будущее. В 8-м классе он уже был мастером спорта. Входил в состав юношеской сборной СССР по велоспорту. И к выпускному классу перед ним встал выбор — либо дальше заниматься спортом, либо поступать в летное училище. И он выбрал авиацию. Учился в Красном Куте под Саратовом. Начинал летать на Ан-2, потом поступил в Академию гражданской авиации, окончил там аспирантуру. Он много летал, в основном за границу.
— Иван рассказывал вам о чрезвычайных происшествиях в полетах?
— Он вообще старался нас не тревожить. Я, к примеру, узнавал о ЧП, в которые сын попадал, только постфактум, спустя месяц или даже полгода. Он ведь горел не раз. Однажды при посадке в Германии отказал двигатель. А еще шасси загорелось при посадке в Пулково. Ему после этого случая «заслуженного летчика» дали. Он очень надежный был человек. С самого детства. Детишек защищал, еще когда сам в школе учился. Бывало, бегут: «Ваня, нас бьют!» Он у нас один... Хотя мы хотели много детей, но жене здоровье не позволило еще родить. А вот у сына две дочки — Дарья и Анита — и 10-летний сынок Ваня. Мой внук. Крепыш. Пошел в нашу породу.
— Как вы узнали о гибели сына?
— Мы с женой в это время на даче были. Работало радио «Маяк». Я во дворе что-то делал. Вышла жена Валентина, говорит: «Самолет на Украине разбился». Я мало придал этому значения. Подумал, что это украинский самолет. А вскоре вижу, идут к нам сотрудник Академии гражданской авиации с медсестрой. Сразу начали капать нам корвалол. Я спрашиваю: «В честь чего?» А они: «Наши разбились под Донецком». Я сразу побежал звонить руководителю полетов, а он мне говорит: «Еще не знаем, Иван Палыч, ваш Иван там или нет». Хотя все они уже знали прекрасно. А я еще испугался, что с Иваном полетела его дочка Анита, она бортпроводница. Я знал, что она собиралась в рейс в Краснодар и вполне могла поменяться сменами, чтобы лететь вместе с отцом в Анапу. Такое уже было. Но, к счастью, она не полетела в этот раз с ним.
— Время лечит?
— Лечит, но мало. Время немного притупляет боль, но она все равно никуда не уходит.
