Родилась балериной
— Какой вы были в детстве?
— Когда мне было два месяца, едва мама включала музыку, я начинала вертеть ручками. Мама испугалась, вызвала врача на дом. Во время беременности у нее было много переживаний: может быть, они отразились на мне? Целый консилиум собрали: что с ребенком, почему она так делает? Наконец врач сказала: «Мамочка, это у вас дочка танцует!» Сейчас я анализирую, какие предпосылки были мне стать балериной? Многие матери еще в животе носят дочь и мечтают: «Моя девочка — будущая балерина...» А у моей мамы была одна задача — чтобы я была здорова. На первом году жизни я переболела тремя воспалениями легких, чуть не умерла… В балетный кружок попала в три года: начала хромать, и врачи посоветовали давать нагрузку на ногу, в противном случае ей грозил паралич. Кто вообще возьмет в кружок трехлетнего ребенка? Но над моей мамой, плачущей от безысходности, сжалились, и меня приняли, с условием, что я буду тихо себя вести и никому не мешать. В кружке я, трехлетняя, бегала за шести-семилетними детьми. Пыталась подражать им. Педагог после занятий сказала моей маме: «Ваша дочка родилась балериной». Слова ее оказались судьбоносными, так я попала в балет.
— Не каждую девочку, танцующую в кружке, принимают в хореографическое училище.
— Мои родители не болели балетом. Они простые люди: папа — инженер, мама — бухгалтер. Но в нашей семье все, до шестого колена, играли на рояле. Дома инструмент до сих пор стоит. Когда я уже училась на балерину, педагог по роялю говорила моей маме: «Неизвестно, получится ли из Юли балерина, но пианистка она будет первоклассная — я вам гарантирую». При поступлении в хореографическое училище мою фамилию миллион раз перечеркнули: был большой конкурс, одновременно со мной поступали дети профессоров… Я понравилась художественному руководителю училища Константину Михайловичу Сергееву. Насмешила всю приемную комиссию — упорно не хотела поворачиваться к ним спиной. Я была хорошенькая девочка: большие глаза, маленький носик, челочка во весь лоб. Услышала из уст Сергеева: «Такого героя из диснеевского мультфильма мы не можем не принять!» А в первый же день, когда на уроке нас опять поставили в первую позицию, я была в недоумении: «А когда танцы-то будут?!»
«Махалина заболела. Ура!»
— И когда же появился танец?
— Моя первая партия в Мариинском театре — это роль Белочки в опере «Сказка о царе Салтане». Одели в шкурку-комбинезон, большой хвост бил меня при каждом прыжке по голове. Поставили на высокую гору со скорлупкой, и я спрыгивала с этой горки. Мне было очень страшно. Станцевав положенные па, оперные певцы, казавшиеся огромными, в конце меня выводили и ставили на суфлерскую будку для поклона перед публикой. Костюм был старый и с сильным запахом — видимо, не одно поколение в нем выступало. Конечно, я участвовала в новогодних представлениях «Щелкунчика». Однажды накануне своего выступления в па-де-труа я заболела ветрянкой. Лежала с температурой под 40 градусов и твердила: «Мама, одевай меня. Мне надо ехать». Уже тогда понимала, что нельзя подвести. Мама до сих пор не может без слез вспоминать об этом. Чтобы предупредить — телефонов-то не было, — ей пришлось к училищу бежать. Одна девочка в автобусе начала кричать: «Махалина заболела! Я буду танцевать! Ура!» Мама в ту минуту поняла всю ответственность и ужаснулась: не можешь танцевать — тебя тут же заменит другой. Я достигла серьезных званий и наград в своей профессии, но мои мама и папа не могут сказать, что они счастливые родители. Пройдя со мной весь путь с самого начала, они видели и мои слезы, и то, как меня обижали, при этом надо было идти дальше, доказывать и продолжать. Папа постоянно переживал, что я буду избалованным ребенком, и пугал: «Не знаю, что из тебя вырастет! Станешь продавцом огурцов!» Уроки и репетиции в школе, участие в спектаклях в Мариинском театре, еще домашние задания надо делать. Поздно вечером вернешься домой, перекусишь, а голова ничего не соображает совершенно! Вообще для меня школа такой тюрьмой была... Когда я выпустилась из нее, казалось, что вылетела на свободу.
«Как это ничего не чувствую?!»
— Мариинский театр радушно распахнул перед вами свои двери?
— Присутствовавший на выпускном экзамене художественный руководитель Мариинки Олег Михайлович Виноградов меня заметил и принял в театр. В первый день работы стою у доски расписания, репетиции изучаю. Поставили нас с Вероникой Ивановой в кордебалет в «Шопениану». Выглядывает из своего кабинета Олег Михайлович: «Смотри, Махалина, если поправишься — сразу в миманс переведу!» А я ему: «Олег Михайлович, давайте сразу в миманс! Не проблема!» Он опешил: с ним вообще никто так не разговаривал… Но через три месяца я уже танцевала Одетту в «Лебедином озере». Олег Михайлович увидел, что я такая смелая, способная и дерзкая, решил: надо растить балерину! В свой класс солистов меня взяла Ольга Моисеева, и началась серьезная работа: получалось, что я все время в зале — с утра урок и репетиция с кордебалетом до трех часов дня, потом с Ольгой Николаевной два часа, а вечером — спектакль. И так продолжалось пять лет: наряду с сольными и ведущими партиями я танцевала в кордебалете. Благодаря этому обточилась фигура и выросло мастерство.
— Как выдерживали такую нагрузку? Что вам давало силы?
— Просто надо работать честно. И должна быть четкая цель. Причем не когда ты в театр пришел, а еще в школе. Я понимала, что хочу большой, серьезной дороги. У нас дома всегда были хорошие книги. А самая моя любимая — «Опыты» Монтеня. Я прочитала ее в 13 лет. Монтень мне мозги поменял совершенно. Мне нравилась философия. Моя мама болела, папа очень строгий, и я должна была искать путь — за что-то цепляться. И уцепилась за Монтеня. В 14–15 лет прочитала всего Бальзака, «Отец Горио» меня просто довел до слез.
— Вероятно, чтение серьезной литературы помогало передать эмоции героинь со сцены, хотя вы сами их и не переживали?
— Помню, Ольга Николаевна готовила со мной партию Никии в «Баядерке». Я услышала, как она сказала пианистке: «Не представляю, как она это будет танцевать. Ничего не чувствует!» Мне было 19 лет. Я оскорбилась и подумала: «Как это ничего не чувствую?!» Страданий, наверное, мало было в моей внешности. Но, как ни странно, она подошла ко мне после спектакля, растроганная до слез, и сказала: «Да, ты меня удивила».
Веник вместо букета
— А чем вас удивляют ваши ученицы?
— Отсутствием смелости. Нынешние артисты все чего-то опасаются. Боятся ошибиться. Быть неугодными. Мы не боялись. Верили своему педагогу. Однажды я позволила себе такую фразу педагогу: «Ольга Николаевна, нам скажут, что мы здесь не те руки сделали». Реакция была молниеносной: «Что?! Может, тогда ты пойдешь работать к тому, кто все правильно тебе скажет?!» Ей даже возразить нельзя было. Плакать, жаловаться — тоже нельзя. Она сама решала, когда тебе остановиться: пальцы в кровь стерты, а ты продолжаешь репетировать. Как без смелости вырасти? Везде постелить соломки, чтоб не упасть, что ли? Профессия артиста балета сложна тем, что ты каждый раз, выходя на сцену, должен доказывать, что можешь и достоин. Не надо бояться рисковать. Даже безумная идея иногда приводит к грандиозному результату. Если этого состояния нет, не сможешь воздействовать на публику, быть интересным ей — вообще не советую идти в балет. Два года преподаю в Академии русского балета имени А. Я. Вагановой. Меня уговорил попробовать ее ректор Николай Максимович Цискаридзе: предложил репетировать с иностранными студентами. Признаюсь, очень сильно устаю: у меня еще нет опыта. Я не могу распределить правильно свою нагрузку, потому что это дети. 16 человек. Им надо помногу раз и каждый день все объяснять. Их надо суметь убедить, что у них получится. Их нужно понять. К каждому найти свой подход. Если хочешь добиться от детей максимума результата, надо просто жить в школе. В театре у меня индивидуальная работа с одной или двумя балеринами. Это огромный труд — научить танцевать. При этом педагог должен выглядеть красивым и впечатлять, быть энергичным, чтобы ученику хотелось работать с ним. Мой педагог в Мариинском театре, Ольга Моисеева, каждый день была разной, она не только ежедневно меняла одежду, она изменяла даже цвет волос! Потрясающая женщина! Заражала силой творчества, революционным подходом, современно мыслила.
— Всегда ли у вас были овации и восторг публики? Сталкивались ли вы с проявлением к себе негатива?
— В 19 лет с Андрисом Лиепой мы танцевали на сцене Мариинского театра «Лебединое озеро». Шла съёмка ЮНЕСКО — на весь мир трансляция. А мне что-то бросили во время танца, завернутое как букет. Я докрутила фуэте, а потом подняла «нечто», оказавшееся веником! Я сделала жест — послала воздушный поцелуй в ту сторону, откуда бросили, и торжественно убежала за кулисы... Потом со мной случилась истерика. Я не хотела выходить на поклон, но Андрис, весь бледный, сказал мне: «Зритель не виноват. Надо продолжать». Веник был обвязан лентой с написанными на ней страшными словами... После спектакля за кулисы пришёл композитор Андрей Петров и успокаивал: «Девочка, вы должны радоваться! В этом театре веник бросали только Петру Ильичу Чайковскому...» Но тогда слёзы застилали мне глаза. Я после спектакля маме сказала, что больше никогда не выйду на сцену — такое у меня было потрясение.
— В этом году исполняется тридцать лет, как вы пришли в Мариинский театр. А уйти из него никогда не возникало желания?
— Был момент: я решила, что надо уйти. Собрала чемодан и выкатилась с ним из театра. Но папа в тот же день вправил мне мозги: «Милочка, и куда ты ушла? Ты кого этим хотела наказать-то? Ты рискуешь остаться просто нигде. Посмотри на ситуацию по-другому и начни все сначала. Пока не поздно, советую тебе вернуться обратно». Слава Богу, мое заявление никто не подписал — его не успели даже прочитать. Я поняла, что должна передать свой опыт. Быть балериной и стать педагогом — это совсем разные истории. Не каждый способен перейти из одной формы в другую. Забыть, что как прима-балерина имела самые почетные места и внимание. Раньше думала: какое потрясающее состояние, когда тебя похвалят, что ты станцевала хорошо! Нет! Ни с чем не сравнится похвала твоему ученику!
Проект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга.
