Приличные люди разводятся с телевидением
— Думаю, это связано не только с рождением детей, но и с кризисом среднего возраста, а именно — с гормональной перестройкой организма, которая происходит почти у всех людей в 35–40 лет, — считает сам Кортнев. — Я, наверное, изменился бы, даже если бы дети не появились. Просто это совпало по времени. Но опять-таки — совпало не случайно. Я дожил до того возраста, когда мне страстно захотелось иметь большую полноценную семью с большим количеством детишек.
— Огласите весь список.
— У меня есть два сына, которые родились еще до брака с Аминой (известная гимнастка Амина Зарипова. — Ред.) — Артемий и Никита. В нынешнем браке трое — Арсений, Афанасий и Аксинья.
— Что вы больше всего любите делать, когда собираетесь все вместе?
— Мы — типичная «мама, папа, я — спортивная семья». На даче — это ежедневный бадминтон, тренировки по гольфу — так называемая «короткая игра». А если есть больше времени, то ездим играть на большие поля для гольфа, ну а зимой — в горы кататься на лыжах. Детям это очень нравится!
— Вы снялись в нескольких фильмах и сериалах. Как сейчас складываются ваши отношения с кинематографом?
— Я достаточно регулярно езжу на кинопробы. Но там, где пробуюсь, меня не утверждают, а туда, где, скорее всего, утвердили бы, я не езжу, потому что там сценарии «категории С».
— Вам это неприятно?
— В той же степени как и то, что я не чемпион мира по горным лыжам. Я ведь не профессиональный актер. Мне есть чем заняться. Я работаю каждый день! Может, даже хорошо, что сейчас не снимаюсь. Хотя знаете, чем прекрасно сниматься в сериале? На площадке очень удобно писать — времени свободного много, когда ожидаешь выхода в кадр. Но при этом тебе еще платят деньги.
— А в качестве сценариста нет желания поработать?
— Я хочу поработать как либреттист. Мне безумно интересно писать для музыкального театра.
«Я офигеваю, мама»
— На радиостанциях в основном звучат песни из ваших прежних альбомов. Новое — не формат?
— Получается, что так. Но с момента появления Интернета меня это не волнует. Например, клип песни «Я офигеваю, мама» на данный момент посмотрело больше 2 миллионов человек. Это лучше, чем любая радиостанция. А с телевидением мы развелись окончательно, как и все приличные люди.
— Песня «Я офигеваю, мама» очень злободневная. А от чего вы сейчас «офигеваете»?
— Да все от того же! Все, что в песне написал, от того и офигеваю… В первую очередь от войны с Украиной. Ну и вообще от того, как сейчас вся эта ситуация развивается. Причем я не склонен в этом винить исключительно российское руководство. Я думаю, что это результат усилий всего мира. У меня полное ощущение, что миром правят идиоты.
Понятно, что война на Украине — это катастрофа не для всей планеты. Какому-нибудь аргентинцу начхать на то, что происходит у нас. И правильно! У них свои проблемы. Точно так же, как нас по большому счету мало волнует ИГИЛ и то, что на Ближнем Востоке каждый день сотнями режут людей и разрушают храмы второго века нашей эры. Конечно, это все вообще не укладывается в голове, но мы не очень по этому поводу переживаем. Понятно, что война с соседом переживается гораздо более мучительно. Также ясно, что эта война наносит очень большой экономический и психологический урон России. Не надо забывать про то, что один раз мы гонку вооружений уже проиграли. И СССР развалился именно потому, что пытался обогнать США, у которых экономический потенциал в десятки раз выше. И если Россия развалится на этой почве — будет ужасно — распад государства — страшная чудовищная история. Один раз мы это пережили в начале 90-х. А сейчас к этому нас буквально подталкивают, а мы с удовольствием маршируем в том направлении, обзаводясь все большим количеством танков, ракет и т. д. Понятно ведь, что это миллиарды рублей, которые уходят в «железо», которое не должно работать. Сама концепция извращенно-мертвая — деньги вкладываются в то, что не должно взорваться, выстрелить и т. д.
— Этот конфликт, на ваш взгляд, может разрешиться?
— В ближайшее десятилетие или даже десятки лет, думаю, он будет только нарастать. А как это может разрешиться? Единственное мирное разрешение этого вопроса — вернуть Крым и уйти из Донецка. Чего не произойдет. Это же совершенно очевидно.
— Ужасно каждый день слышать, что гибнут люди, дети…
— Конечно! Но опять-таки, мы к этому настолько привыкли, что, когда передают, что в Горловке погибло три ребенка, конечно, очень жаль, но это же «ОПЯТЬ погибло». Это стало уже ежедневной чудовищной реальностью.
— А почему «миром правят идиоты»?
— Я думаю, что это такая закономерность. Коллективный разум человечества так устроен, что наверх выносит некую пену, а она пустая и грязная. Это те люди, которые приспособлены для управления массами. И более того, я думаю, что Владимир Владимирович Путин — личность огромного масштаба — скорее всего, думает, что он заботится о стране, что то, что он делает, только так и надо делать. Я уверен, что он не желает зла своей родине. Так же как мистер Обама не желает зла своей родине. В целом ни один президент зла своей стране не желает. Но это в целом…
— Вы не даете концерты на Украине?
— В августе будет акустический концерт в Одессе. Много лет подряд выступал в маленьком клубе. В прошлом году пропустил. А сейчас поеду — конфликт конфликтом, но меня там ждет огромное количество друзей, знакомых, и они очень хотят меня там видеть. Другое дело, что я не позволю себе никаких политических высказываний ни со сцены, ни за сценой. Я не могу принять чью-то сторону. Я прекрасно понимаю, что, как и в любом конфликте, в этом виноваты обе стороны. Поэтому агитировать за Россию или против нее на этом концерте я не буду ни в коем случае. Обойдемся лирикой!
Счастье — в заботах
— Как-то вы сказали, что чувство ответственности мешает быть счастливым… То есть счастье для вас — в беззаботности?
— Сейчас я думаю иначе. В последнее время я стал получать даже не удовольствие, а наслаждение от ответственности, от реализации своих обязанностей. И получается, что формула — «свобода — это осознанная необходимость» — абсолютно верна. Но, чтобы к этому прийти, приходится пережить достаточно мучительные моменты, когда ты понимаешь, что твоя порядочность не позволяет тебе быть счастливым…. Но потом постепенно порядочность берет верх.
— Как-то вы сказали, что уже тяжело поддерживать юношеское восторженное состояние разума …
— Дело в том, что если в юношеском возрасте для этого не нужно было прилагать никаких усилий, то сейчас его приходится поддерживать, стимулировать.
Я сейчас занимаюсь очень большим проектом — пишу рок-оперу — пока рабочее название «Акбузат». И утром у меня полное ощущение, как будто вставляешь ключ зажигания и начинаешь искусственно заставлять себя думать именно об этом проекте, а не о каких-то других вещах. А объем работы огромный, и я заставляю себя писать, чтобы успеть к сроку. А лет 15–20 назад приходилось заставлять себя, чтобы переключаться на саму жизнь.
— Может, просто не хочется работать?
— Нет, мне очень интересна эта работа, хочется писать, но отвлекающих факторов так много, что трудно удерживать фокус. Вообще все, что сейчас делается, делается через усилия. Так чтобы как в молодости «ап — и получилось» — такого, увы, нет.
— Правда ли, что сочинять для себя вам сложнее, чем писать на заказ?
— Есть такой момент. Для себя я работаю очень мучительно и скрупулезно. Когда пишется такая работа, как «Конек-Горбунок» для МХТ или как сейчас рок-опера по мотивам башкирского национального эпоса, я воспринимаю это как работу для себя. Это можно сравнить с нанизыванием бисера.
Я сначала не думал об этом, а потом понял, что в работе над «Акбузат» страшно сузился словарный запас, ведь нет возможности использовать ни англицизмы, ни латинизмы, ни галлицизмы, которых в нашей речи тысячи. Нельзя, работая с материалом о Башкирии ХIII века, использовать, например, слово «мастер» и тысячи других слов, которые у нас проскакивают, и мы даже не осознаем, не замечаем, что они вошли в наш язык в ХVII–ХVIII веке. Я даже отбрасываю все мусульманские понятия, потому что мусульманство пришло позже. И это еще дорелигиозная языческая Башкирия. Я думаю, мне удастся написать 2,5-часовую оперу, не употребив ни одного слова, которое пришло в наш язык после ХVII–ХVIII века.
