«Союзмультфильм» харкает кровью»
— Вы работаете в мультипликации 27 лет. Расскажите о своем отношении к этому занятию.
— Накрылась бы мультипликация медным тазом — человечество бы ничего не потеряло. Хотя талантливые люди никуда не исчезают. Но на них столько всего наваливается, что они не успевают стать талантливыми, как становятся деловыми. И все исчезает. Я мультипликацию не очень-то и жалую, несмотря на то, что засел в ней крепко. Как та самая Лиса в домике Зайца. Никто меня оттуда не вышибет. Сейчас делать мультипликацию стало очень трудно, почти неподъемно, если хочешь оставаться самим собой. Сегодня все говорят: «Свобода, свобода, свобода». А на самом деле она очень тяжело дается и плохо окупается. Если, конечно, говорить о свободе подлинной. Арканов когда-то сказал о двух видах свободы. Один — делаю что хочу. Второй и самый главный — не делаю того, чего не хочу. Это очень трудно — не делать того, чего не хочешь. И величина имени тут не имеет никакого значения.
— «Союзмультфильм» сообщил о начале своего подъема и возрождения...
— Слухи о возрождении сильно преувеличены. Это ясно из одной фразы, которую я услышал в киностудии «Союзмультфильм». У нас на студии всегда были собаки. Если с собакой что-то случалось, она уходила по возрасту, появлялась новая. И их все холили, гладили, они всех знали. И вот на «Союзмультфильме» прозвучала фраза: «В офисе собак быть не должно». И больше ничего мне про «Союзмультфильм» не надо говорить. Я не помню, чтобы студию когда-либо называли офисом! И вот вообразите: собак выставили на улицу. А вчера я узнал, что их отравили. Может, какой-нибудь уличный «доброхот»... Понимаете, для творчества нужно определенное количество денег. Чтобы успеть создать курсы, выпустить два потока и насытить студию этим бродильным веществом под названием «творчество». Тогда можно рассчитывать на возрождение. Киностудия «Союзмультфильм» сегодня кровью харкает — нет проектов. Три было, 10 миллионов рублей на них дали. Но это не просто ничтожное количество. Это ничто. По крайней мере я никакого расцвета не увижу точно.
— Несколько лет назад инициативные люди из Министерства культуры предлагали запретить к показу детям ряд советских мультфильмов. В том числе вашего «Ежика в тумане». Как вы относитесь к такой инициативе?
— В прошлом году на ярмарке на ВДНХ, где были выставлены мои работы, ко мне подошла мама с сыном и, показав на одну из книг, спросила: «А что это за книжка? Она печальная? Мы с сыном в прошлый раз читали такую печальную книжку, что расплакались в конце». Я говорю: «Это же хорошо». Она мне: «Нет, не хорошо!» На самом деле опасность запретов кроется в том, что из человека выбьют все подлинное и он останется дистиллированным, неспособным к сопротивлению. Есть же такая болезнь, когда организм теряет сопротивляемость и погибает. Запреты делают то же самое. Инициатор этого дела, видимо, ничего в детстве не ломал, от мамы не отходил, с плохими мальчиками не связывался, играл аккуратно в песочнице, потом рассказывал маме, кто плохой, кто хороший, и в результате выбился на большую должность. Мне звонила Лена Камбурова недавно. У нее небольшой зал. И она мне говорит: «Медведев издал циркуляр к 100-летию Константина Симонова, и теперь все театры должны его ставить». Вот куда мы медленно и молча входим. И вся эта борьба, запреты... В свое время у меня в картине «Лиса и Заяц» курил Петух. Я получил письмо от представителя какого-то судна из калининградского порта, который писал, что я, как автор, нехорошо поступил, показывая, как Петух курит. Дети не должны видеть такое. Мы на студии думали, что отвечать-то. И решили: не надо ничего отвечать, а то в следующий раз Петух будет кушать леденцы. Вот куда мы приходим.
Рисуя, довел дочь до слез
— Какие современные мультфильмы вам нравятся?
— Последний, который мне понравился, — «Снежинка» Наташи Чернышевой. Она сделала фильм изумительной красоты и очень канонного развития действий. Другая картина «Почему банан огрызается» Светланы Разгуляевой — один из редких фильмов, где можно услышать нормальное звучание. Сегодня беда просто как озвучивают. А у Разгуляевой идет монолог, и он проработан от и до.
— Какой ваш любимый мультперсонаж?
— У Бориса Дежкина был мультфильм, который мало кто знает — «Непослушный котенок». Я когда его увидел, был поражен. Этот фильм совсем не похож на все, что делалось в мультипликации. Там нет ни динамики, ни гэгов. И в одном эпизоде этот котенок стоит и, стесняясь, перебирает лапками. Вот он — этот непослушный котенок — понравился и запомнился.
— Когда вы работаете, используете музыкальный фон для создания настроения?
— Я без этого не могу работать. Есть музыкальные темы, которые на психологическом уровне становятся частью творческого процесса. Помню, перед тем, как приступил к «Сказке сказок», я сидел и делал какие-то почеркушки. Без них в начале работы никуда. В тот день передо мной лежат листок, на коленях сидела дочка Катя, которой шесть лет. Я рисовал и пел довольно тихо «Враги сожгли родную хату». И тут почувствовал, что Катя замерла, прям окаменела, и вдруг мне на руку падает ее слеза. Я спросил: «Катя, что случилось?» А про себя подумал, что все-таки истинные произведения искусства вызывают в людях настоящие переживания. Чаще всего, работая, я слушаю Шуберта.
Творчество — это болезнь
— Есть персонажи, которых рисуете чаще всего, как по-накатанному.
— Нет. Более того, я в ужас прихожу, если чувствую, что рисую по-накатанному. Это для меня абсолютно невозможно. Я просто прекращаю работать и возвращаюсь к работе, лишь когда это ощущение «накатанности» проходит. Если стало творить очень легко, значит, хорошего результата не получится. А вот когда ты терзаешься, чувствуешь, что сделал какую-то дрянь, в итоге экран открывает совершенно другое. Твои нервы каким-то бессознательным путем уводят все в нужное русло.
— Вы не только художник-мультипликатор, но и режиссер кино. Бывает так, что после монтажа выходит не то, что хотели?
— Мультипликация — это отдельное искусство. Тут особо не погуляешь. Когда Данелия начинал свое анимационное кино, я ему сказал: «Вы даже не представляете, куда вляпались. Вы здесь дублик не подснимите. Тут все делается на бумаге». Мультипликационные режиссеры работают более профессионально, чем игровые. Потому что нужно прикладывать огромные усилия, чтобы не ошибиться. Это колоссальное напряжение. Но ты все равно ошибаешься. Изводишь огромное количество бумаги. Но, когда получаешь материал, начинаешь его соединять, видишь, что не зря проделана эта чудовищная работа. Но тут особо от задуманного не уйдешь. Знаете, я обожаю пушкинское «Случай — Бог-изобретатель». Это потрясающее обозначение творческого момента. Но нужно, чтобы сознание было подготовлено к нему. Творчество — это тяжелое болезненное состояние.
