Так, совсем недавно член совета по сохранению культурного наследия при правительстве Санкт-Петербурга, архитектор-реставратор Рафаэль Даянов предложил разработать специальный протокол работы с историческими зданиями, который позволил бы сочетать новые технологии строительства и сохранение аутентичности городской среды.
Идея с протоколом, безусловно, своевременная. Правда, в качестве «образцового» был предложен проект воссоздания колокольни Смольного собора в одноименном монастыре. Именно с таким предложением в правительство города обратился Фонд содействия строительству культовых сооружений РПЦ (нынешнее название — Фонд содействия восстановлению объектов истории и культуры). По словам представителя фонда Филиппа Грибанова, северной столице «необходимы новые архитектурные символы и доминанты».
Новые символы — это правильно. Однако вспомним, как нелегко шла к нам «доминанта» в виде газпромовского небоскреба.
Со Смольным монастырем тоже все непросто. Ту самую колокольню начали было строить в середине XVIII века в стороне от главного собора, по проекту Франческо Бартоломео Растрелли, но по разным причинам разобрали еще до окончания строительства самого собора. Который, впрочем, без своей звонницы не остался.
В XVIII веке 140-метровое сооружение обещало стать высочайшим в Европе. Но стало бы оно украшением Петербурга или нет — вопрос уже в те времена был дискуссионным. Впрочем, императрица Елизавета и не думала советоваться с общественностью, а просто остановила проект своей властью. Художественные достоинства тут ни при чем — скорее всего, на фантазию архитектора просто было жалко денег.
СО СВОЕЙ КОЛОКОЛЬНИ
И вот петербуржцы, долго привыкавшие к «кукурузине», снова могут раздвигать горизонты своего сознания: идея воссоздать колокольню Смольного собора, фундамент которой был найден 10 лет назад на глубине четырех метров, снова (после некоторого перерыва) обретает актуальность в архитектурных кругах.
Наглядное представление о том, как могла бы выглядеть колокольня, можно составить и сейчас — детальнейший ее деревянный макет сохранился в Музее Академии художеств, есть и подробные чертежи. Уже обследован археологами массивный фундамент из тысяч деревянных свай, а также гранитных и известняковых плит.
«Колокольня, которая (если ее все же построить) могла бы вырасти на 18 метров выше шпиля Петропавловки, будет хорошо перекликаться с Лахта-центром», — утверждает часть специалистов из числа «архитектурной общественности».
Другая часть — сомневается.
— Иногда бывает очень хорошо, что не построили что-то из того, что зодчие планировали, — говорит заслуженный архитектор РФ, руководитель архитектурной мастерской Максим Атаянц. — На мой нерелевантный взгляд, колокольня была неудачная. Если бы сейчас сохранилась ситуация, когда город кончался раньше, — на излучине Невы среди пустых полей и огородов, было бы другое дело. Но 250-летнее развитие Петербурга и его центра шло исходя из присутствия Смольного собора без колокольни. Мне кажется, не надо «всовывать» ее. Сейчас идут обширные работы в Кронштадте. Там был тоже нереализованный проект огромной башни-маяка архитектора Микетти, еще петровского времени, которая должна была возвышаться прямо над одним из каналов. Если хочется сделать что-нибудь монументальное — возьмите и сделайте, там это точно безопасно и было бы любопытно.
МЕСТО ДЛЯ ДИСКУССИЙ
Впервые о возможности «достройки» колокольни заговорили представители нашего газового монополиста 10 лет назад, при обсуждении строительства небоскреба на Охтинском мысу. Именно по инициативе «Газпрома» начались раскопки фундамента колокольни прямо напротив упомянутого мыса. Логично, что с переносом фокуса внимания Газпрома с Охты в Лахту идея потеряла актуальность (а главное — финансирование).
В 2013-м к теме вернулись. Тогда о колокольне вспомнил «Русский клуб православных меценатов», а деньги на проект вроде бы согласилась дать группа компаний «Арсенал-недвижимость».
У проекта нашлись преданные сторонники. «За» выступил известный депутат Виталий Милонов. Но уже тогда возникло и противодействие: так, архитектурный критик Алексей Лепорк в одном из интервью коротко назвал идею «маразмом».
«Здание не построено, и нельзя сегодня построить его за Растрелли, — напомнил он. — Мы имеем очевидную художественную данность — вид на Смольный собор, на высшее достижение отечественного барокко. А получим вид на фальшивку. Если им так хочется помериться, у кого [башня] длиннее, — резюмировал критик, — пускай лучше отстроят колокольню Новодевичьего монастыря!»
(Кстати, пожелание сбылось. В марте 2020 года губернатор города объявил открытым текстом: «Настало время воссоздать и Свято-Исидоровскую колокольню [Новодевичьего монастыря]. Эта доминанта поставит заключительную точку в общем архитектурном ансамбле». Известно, что разработка проектной документации практически завершена).
На новом витке истории идея с колокольней у Смольного всплыла снова. И опять обросла аргументами, далекими от научных.
КОПНУТЬ ВГЛУБЬ
Интересно было бы все же сделать экскурс в историю и заодно в геологию: почему еще 300 лет назад было решено, что в Петербурге не должно быть высотных зданий? Почему город называли «Северной Венецией» (как и в Венеции южной, здесь исторический центр имеет плоский горизонт крыш, выше «небесной линии» поднимаются только купола церквей)?
«Это очень характерная деталь силуэта, — продолжает Максим Атаянц. — Связана она с тем, что в дельте Невы с ее топкими берегами и многочисленными протоками, речками и болотистой почвой грунты для строительства исключительно плохие. Превышать определенную нагрузку было бы чем дальше, тем резко дороже. Высота в 22-23 метра была предельной для большинства зданий вплоть до середины XIX века».
Действительно, с 1844 года в Петербурге действовал указ Николая I: не строить домов выше Зимнего дворца (примерно 24 м). Объяснений этому несколько. Формальное — не спорить с государем. Фактическое — глинистая петербургская почва с несколькими метрами песка может не выдержать напора многотонных строений.
«Для устройства свайных фундаментов использовалась лиственница, — рассказывает старший инспектор отдела КГИОП Ростислав Петров. — Прочностные характеристики ее древесины на 20 % выше древесины сосны и ели. А смола повышает стойкость к гниению и делает невозможным поражение насекомыми-вредителями. Но лиственницы в окрестностях Санкт-Петербурга в период начала строительства города не было, ее доставляли морским путем из Архангельской губернии».
«Если бы мы сейчас начинали строить исторический центр с помощью таких фундаментов, как это делали в XVIII веке, у нас ничего бы не получилось, — дополняет инженер-геотехник архитектурной мастерской «Евгений Герасимов и партнеры» Сергей Ненашев. — По современным нормам, основания зданий перегружены на 50-60 %. Почему получалось тогда — то ли чудо, то ли фокус. Это самое натуральное искусство».
ИСКУССТВО КОМПРОМИССА
Вернемся к исходному вопросу: могут ли сегодня строители «общаться с общественностью» без споров и криков? Вспомним хотя бы доходный дом Басевича и, к примеру, водонапорную башню завода «Красный гвоздильщик» на Кожевенной линии. Оба объекта давно заброшены и быстро разрушаются. Но первый уже приобрел скандальную известность, второй остается в тени.
Скажем прямо: мы далеко зайдем, если будем судить о памятниках по степени их «раскрутки» в прессе и блогах. Вопрос сохранения архитектурных памятников остается для города важнейшим, но поверхностных решений тут быть не может. Иначе серьезные профессиональные вопросы неизбежно «забалтываются» и тонут в популизме.
Каждый случай — особый, и каждый требует серьезных научных исследований. Именно это и должно быть регламентировано. Причем, что называется, на фундаментальном уровне.
Примеры имеются. Например, в ходе строительства нового дома на Мойке, 102, «вскрылся» фундамент здания, лежавший в этом месте с 1783 года: надземная часть — так называемый Литовский замок — был снесен в 1929-1930 годах, а всё, что снизу, осталось более или менее невредимым.
«Пришли археологи ИИМК РАН, два года с кисточками и лопатками занимались изучением культурного слоя, его характера и мощности, — вспоминает Сергей Ненашев. — Сам фундамент под стены и башни замка был прочным, кирпичным, а кирпич был привезен из Голландии баржами. В основном по городу такие фундаменты и делали — или кирпичные, или бутовые. Поскольку уровень грунтовых вод высокий, в основание фундамента сначала ставили лежни из лиственницы. Позже, уже в XX веке в связи с прокладкой инженерных сетей (теплосетей, водоснабжения, водоотведения), к этим лежням случился доступ кислорода, и здания получили дополнительную осадку».
«В центре города практически каждый проект — именно такой, — продолжает директор по строительству компании RBI Майкл Миллер. — Например, газгольдер на Заозерной улице стоял на деревянных сваях. Рядом с ним, кстати, в ходе строительства обнаружили фундамент еще одного газгольдера, снесенного, видимо, в 1950-е гг. На 17-й линии Васильевского острова — каменное основание в виде подземных кирпичных арок. На Полтавской улице обнаружили деревянные лежни. При реконструкции старые фундаменты часто приходится усиливать, «лечить», как это было, например, со старинной водонапорной башней на Пискаревском проспекте. Исторически свай там не было, мы изготовили для этого сооружения современные, длиной 50 метров (всего 16 штук) и перенесли на них нагрузку через систему балок. А исторические фундаменты из бутового камня и грунтовое основание укрепляли при помощи технологии инъектирования — «лечения» микротрещин и деформаций специальным цементным раствором. Пожалуй, башня стала одним из самых сложных наших объектов. Реконструкция ее была успешно завершена 4 года назад».
Эти (и другие) случаи показывают: здоровый баланс в отношениях между городом и строителями все-таки возможен — причем не только на уровне взаимных вынужденных уступок, а на уровне жестких регламентов. В том числе и в районах исторической застройки. Именно об этом идет речь, а не об отдельно взятой колокольне, пусть даже и рядом со Смольным.