О работе и фитнесе
— Образ интеллигентного стиляги из Москвы — это ваша визитная карточка. Но время идет, мода меняется. Не чувствуете, что образ устарел? А если нет, то в чем его вечная актуальность?
— Мне очень нравится, когда меня называют главным интеллигентом или легендарным стилягой. Это бодрит, как любое звание и внимание. Как говорится, доброе слово и кошке приятно, а человеку — тем более. Я ничего не делаю специально, чтобы опровергать или подтверждать этот образ. Просто работаю, занимаюсь любимым делом.
— Вы не чувствуете себя старшим поколением в музыке?
— Сегодня мы играем песни, к которым я имею отношение как автор, и старые советские хиты, без которых не было бы никакого стиляги из Москвы. С одной стороны, это автобиографично, с другой — я обожаю эту музыку и передаю эстафету молодым исполнителям. В какой-то мере я чувствую себя человеком уходящей натуры, играющим несовременную музыку. Но, с другой стороны, — это и есть я, поэтому просто играю и рад, что у нас много работы.
— Как держите себя в форме?
— Мне 67 лет, и у меня стальные голосовые связки, которые, может, не воспроизводят высоких нот, зато надежны. Я работаю как машина. У меня нет фониатра. Просто я в свободное время молчу и делаю специальные упражнения. Я король вялого фитнеса: ежедневно делаю зарядку утром и во второй половине дня. И не налегаю на еду.
А секрет того, как хорошо выглядеть, мне, когда я еще работал в группе «Зодчие», раскрыла бессменный руководитель концертного зала «Октябрьский» Эмма Васильевна Лавринович. Она сказала: «Валер, вон идет первая красавица Петербурга». Я спрашиваю: «Где?» Она отвечает: «Была красавица, но с годами у нее характер вышел на лицо». Это самое точное определение: мы все с возрастом имеем то лицо, которое отражает наше отношение к жизни. Поэтому советую всем: поменьше завидуйте, не занимайтесь самокопанием, не бегайте за толпой.
О шоубизе и молодых артистах
— У вас выходят ремиксы с молодыми исполнителями: недавно был выпущен с Сергеем Арутюновым dance remix на песню «Я то, что надо».
— Это не про шоу-бизнес. У меня нет необходимости записываться с рэперами… Сергей Арутюнов — сын Николая Арутюнова, с которым мы дружили. Его продюсер Максим Швачко, когда-то руководивший студией «Союз», попросил разрешения исполнить песню «Я то, что надо». В итоге они сделали ремикс, я только припев спел. А старым по возрасту себя не чувствую: я в отличной форме. Да, мир меняется стремительно, но я себя чувствую, как тот человек из «Титаника», который во время паники с достоинством говорит: «Жили как джентльмены, и уходить будем как джентльмены». Это мой девиз. Я играю ламповую музыку так, как она была сделана. Пусть это не модно, но я играю, пока есть силы ходить по земле. И мне приятно, что я один такой.
— А как относитесь к тому, что каверы на ваши песни стали популярнее вас? Например, кавер на «Любите девушки» со Скриптонитом.
— Сегодня просто другая система координат. Современные исполнители мерятся лайками, просмотрами и так далее. Мы мерили популярность стадионами. Мало знать себе цену, надо пользоваться спросом. Не все, у кого есть эти лайки, выйдя на сцену, получат от зрителя такую теплоту, как я, представитель старой школы. Вы не представляете, что было, когда мы пели «Любите девушки» в 1993 году. Мы могли в городе давать 10 стадионных концертов, и все ходили, пела вся страна. И не смешите Аллу Пугачеву или Валерия Леонтьева мнением, что они не имеют столько просмотров, сколько современные мальчишки и девчонки.
Сейчас у публики нет одного героя: у 14- и 18‑летних разные предпочтения. Сегодня вся страна не поет песни какого-то одного артиста. Это не плохо и не хорошо. Но хочется сказать молодым артистам: «Будьте скромнее, ребята. Даже не заикайтесь про популярность». И хоккеисты, и футболисты, и артисты сегодня должны быть скромнее.
— Вы не раз критиковали современную поп-музыку. Что вас в ней не устраивает?
— Все играют что-то похожее. Они просто певцы каких-то песен. А я — стиляга из Москвы, и когда добавляют «легендарный», понимаю — хорошо иметь узкую специализацию в музыке. Я на чужую территорию не захожу, а на своей мне нет равных. Я не пою так высоко, как современные исполнители, но меня нельзя с кем-то перепутать. Молодым артистам я говорю: «Хотите быть хорошим артистом — вас должно быть нельзя заменить другим». Я тоже могу спеть «Вальс-бостон», но никто лучше Александра Яковлевича Розенбаума ее не исполнит.
— Но в ваших программах присутствуют песни и других исполнителей.
— Когда мы поем старые хиты, делаем это с колоссальным уважением к автору и первому исполнителю. В моей карьере были дуэты с Муслимом Магомаевым, Эдуардом Хилем. Кстати, с Хилем наше знакомство началось с критики: ему не понравилось, как я исполнил его шлягер в проекте «Старая песня». Но я объяснил, что это была аранжировка Феликса Ильиных, в которой появилось вступление в стиле Карлоса Сантаны. Сейчас молодежь не хочет петь песни из советского прошлого, а хороший вкус — это отражение традиции культуры. Успех, особенно международный, возможен, только если в вашем исполнении будет то, что вы пропустили через себя, — вот эти старые песни. Тогда появится неповторимый стиль. А копировать заокеанских исполнителей смысла нет.
— То есть копирование — основная проблема современных поп-исполнителей?
— Массовая культура — это когда артисты нащупали что-то популярное, и все по этому пути идут. У девочек все песни о любви, счастливой или несчастной. Не хватает разнообразия. Даже на мировой сцене сейчас мало ярких исполнителей. Начиная с нулевых появляющиеся звезды вторичны. В 1960‑е, 1970‑е было иначе. Вы можете не быть поклонником Rolling Stones, но с первых звуков гитары и вокала Мика Джаггера узнаете композиции этой группы.
Вот что мне помогает — эта индивидуальная идентификация. И, буду самокритичен, свой тембр голоса я называю «доверительным сипом». Я продолжатель того отношения к музыке, которое в свое время увековечили Утесов, Бернес — люди, которые рассказывали песню. Если вы рассказываете интересно, вас будут слушать, а если нет — не будут. Массовому зрителю все равно, какие ноты вы берете. Я люблю близкое общение, рассказ, а не зрелище. Когда вы на стадионе — это не общение, а удивление и восторг от чего-то грандиозного. Рассказ — когда вам интересный собеседник говорит простое слово, и вы понимаете: вот оно!
— Тот самый доверительный сип?
— Да, это то, что не спутаешь. Тот же Юрий Шатунов или группа «Руки вверх» — я не их поклонник, это не совсем моя музыка, но признаю — это самобытно. Гений — это человек, которому далеко до других.
— Когда вы собирали огромные стадионы, что было главнее — атмосфера или драйв?
— Собирать стадионы — это огромное удовольствие. Когда ты говоришь: «А теперь вы» — и все поют, то чувствуешь единение. Но не менее здорово в маленьких залах достигать определенной теплоты. Я не отказываюсь от стадионов, буду выступать и там, но сейчас, по возрасту, я востребован в более скромных залах. И ничего страшного в этом нет. Меня это не обижает.
О Петербурге
— Вы коренной москвич, что для вас Петербург?
— Когда я был в группе «Браво», нас почему-то считали ленинградской группой. Это был комплимент, потому что у ленинградцев прекрасная школа, свой рок-клуб… Петербург был прекрасен всегда. Это один из самых красивых городов на свете. Когда смотрю с Невы на Зимний дворец, стрелку Васильевского острова, я думаю, что такого вида нет ни в Париже, ни в Риме, ни в Лондоне: он несравним по масштабности, красоте. Я Петербург очень любил и всегда буду любить.
Моя жена, рижанка, любит Петербург больше, чем Москву. Приходится лавировать между Москвой и Петербургом. Мне кажется, я вношу лепту в уважительные отношения между городами. Питер прекрасен. И у меня много друзей из Петербурга: мое окружение — это петербуржцы.
— Если бы Петербург был песней, то какой?
— Она уже есть. Конечно же, «Москва — Нева». Ее сочинил юный музыкант Ромарио. Когда Рома продиктовал мне по телефону текст: «Ты услышишь, как нежно звучит мариинская арфа, он увидит иного Малевича в светлых тонах», я переспросил: «Сколько тебе лет?» Он ответил: «Двадцать с небольшим». Честно, я был поражен.
О мате, меме и Пугачевой
— Правда, что вы настороженно относитесь к мату в песнях? И материтесь ли в жизни?
— Бывает, но я не сквернослов, на ровном месте [ругаться] не люблю. Я понимаю, когда вам на ногу упала тяжелая деталь, сказать: «Ну, как сегодня неудачно сложился день» — длинновато. У меня были хорошие перепалки с Сергеем Шнуровым, когда мы сидели рядом в шоу «Голос». Я его назвал певцом эпохи вознаграждения и ярким примером для подорожания. А он все время подкалывал, что из меня сыпется песок и я слишком возрастной для таких молодежных конкурсов. Я не против мата после 23:00 в клубах, но хочу идти со своим 5‑летним сыном на концерт и быть уверенным, что там не будет брани. Уместность важна. Мат — это усилитель воздействия. Если он используется не по делу, то становится диктатором в изгнании: сдувшимся и ненужным.
— Валерий Миладович, не могу не спросить о нашумевшей истории 2014 года с интернет-мемом. Вы даже подавали в суд…
— Знаете, если вашу любимую женщину оскорбят, а вы не ответите — вы трус. Меня это задело, а особенно — мою маму. Я понимал, что в интернете выяснять отношения — неблагодарно. Поступил так, как должен поступить джентльмен, защищающий женщину. Мне сказали: «Это народный фольклор, будь проще». Но я принципиальный. Этот человек [опубликовавший мем] получил по заслугам. Я сделал это не для популярности, а как пример. Если дети увидят, что папа стерпел оскорбление, они решат, что так можно. А если дал отпор — значит, надо делать так же.
Я же не это создание, которое призывает бить женщин: такое смешно ровно первые три минуты, а когда смотрят ваши родственники, близкие, дети — уже не до веселья. Так нельзя. Надо спрашивать разрешение: «А давайте, Валерий Миладович, мы вас сделаем объектом насмешек?» И когда ты выше этого, говоришь: «Да, давайте, ребят». Но они же не спросили.
— Вы смотрели недавнее нашумевшее интервью с Аллой Пугачевой?
— Еще не успел, времени не было. Но свое мнение скажу. Она — актриса, певица, которая столько сделала… Ее выбор нужно принимать и уважать. Я бы на месте людей, которые и сотой доли ее вклада в стране не сделали, рта не раскрывал. Она делала миллионы людей счастливыми, и к этому нужно относиться с уважением. Такие все судьи, мать твою! Как говорил дядя Миша Жванецкий: «Почему отвратительная дикция, скверный характер, полное неумение выразить мысль вызывают такое желание встретиться с аудиторией?» И зачастую люди, поливающие грязью человека, сделавшего такую карьеру, значительно младше. Ну хотя бы заповедь стоит соблюдать: «Не суди, да не судим будешь».
— Как вы считаете, артисту важно вовремя уйти со сцены?
— Не знаю. Я завидовал только одному человеку — Тони Беннетту. Он работал в 90 с лишним лет. Если судьбе будет угодно, чтобы у меня были силы, я бы тоже работал [в таком возрасте]. Слабо представляю, как я без всего этого буду жить. Песни и выступления — наполнение моей жизни. Если остановиться — боюсь, здоровье посыплется. Я активный, пока голова занята мыслями о предстоящих концертах. Валерий Леонтьев красиво ушел. Это его право. Мое место скромнее. Я преданный рыцарь музыки 1960‑х, времени, когда человечество жило с надеждой на лучшее. Пока есть силы — буду играть. Жил как джентльмен и уходить буду как джентльмен. Когда? Не знаю.
— Если бы можно было вернуться в прошлое и дать совет себе молодому, что бы вы сказали?
— Я бы сказал: «Ты все делаешь правильно, но мог бы работать еще больше». Глобальных ошибок не было: никого не предавал, зла никому не желал. Поэтому в 67 лет могу сказать: «Надо жить здесь и сейчас». А Петербургу спасибо за любовь. Мы даем здесь минимум 40 концертов в год — это наш рекорд. И кто знает, может, на стадионы еще вернемся. Все может быть…