Разрезали картины, разбирали слона
— Переезд нашего музея из Казанского собора в здание на Почтамтской длился 10 лет: с 1991 по 2001 год, — говорит Екатерина Терюкова. — И процесс этот был очень сложный. Здание, где сейчас находится наш музей, раньше было жилым домом, некоторые петербуржцы до сих пор помнят, что на первом этаже располагался гастроном. Жильцов надо было расселить, а дом отремонтировать в соответствии с музейными нормами. В том числе оснастить дорогостоящими системами сигнализации, пожаротушения, поддержания температурно-влажностного контроля. Только после этого в новое здание можно перевозить фонды. И здесь мы столкнулись с еще одной проблемой. В нашей музейной коллекции есть крупногабаритные предметы, которые оказалось невозможно отправить на Почтамтскую, не разделив их предварительно на части. Например, на чердачном этаже Казанского собора демонстрировался белый слон, выполненный в начале XX века в одном из монастырей Бурятии из папье-маше. Чтобы спустить и вывезти его из собора, реставраторам пришлось разрезать его, а на новом месте вновь собрать. Пришлось размонтировать на две части одну из немногих уцелевших монументальных фресок Василия Сурикова «Четвертый Вселенский собор в Халкидоне». Конечно, музейному предмету от такой встряски лучше не становится... Так что я понимаю все сложности, с которыми столкнется директор Исаакиевского собора Николай Буров, если вверенному ему музею все-таки придется переехать из собора в новое здание.
— Как ваш переезд сказался на количестве посетителей?
— Самым кардинальным образом. Мы выпали из культурной жизни Петербурга лет на 15. Турпоток стал падать уже в 1991 году, когда мы начали сворачивать экспозиции, а после переезда все стало еще сложнее. Например, в 2007-м нередко в гардеробе висели всего пара пальто. До сих пор некоторые посетители ищут наш музей в Казанском соборе. Многие нас действительно потеряли. Хотя, казалось бы, мы находимся в центре, всего в одном квартале от Исаакиевского собора.
— Сейчас высказываются опасения, что если музей «Исаакиевский собор» все-таки переедет на новый адрес, он тоже потеряется...
— Сегодня Исаакиевский собор — единственный музей, который полностью живет за счет заработанных денег, да еще и делает налоговые отчисления в бюджет города. Вдобавок он может позволить такой социальный пакет для своих работников, какого нет ни у одного российского музея. В этом смысле Исаакиевский собор всегда был для нас примером хозяйственности и рачительности. Что будет дальше, непонятно. Наш опыт подсказывает: место, где ты находишься, играет огромную роль. Ведь люди хотят увидеть не только экспозиции и выставки, но еще и само здание музея. Поэтому сам факт расположения в уникальном архитектурном памятнике работает на его посещаемость. И это правило действует для большинства стран.
Непростая дружба с РПЦ
— Десять лет, вплоть до 2001 года, ваш музей делил здание Казанского собора с Церковью. Насколько комфортно вам было вместе?
— Мы жили так: в центральном нефе работала наша экспозиция по истории Русской православной церкви. Экскурсии проводились и у могилы Михаила Кутузова. А вот в алтарной части и подкупольном пространстве собора шли богослужения. Могу сказать, что такое соседство усложняло жизнь и музея, и храма — все-таки у нас совершенно разные задачи. Мы обязаны обеспечить сохранность экспонатов, соответственно, у нас очень высокие требования к безопасности. Мы не можем держать двери нараспашку. Другое дело — храм. Это дом Божий, который должен быть открыт для всех страждущих. Совместить это не всегда просто. Помню, как во время крупных религиозных праздников, например, рождественских ночных богослужений, предалтарная часть Казанского собора не могла вместить всех верующих, и тогда музей шел навстречу и размещал людей прямо на экспозиции в центральном нефе.
— Сейчас вы поддерживаете какие-то связи с РПЦ?
— Да. Например, около 200 экспонатов из нашей коллекции выданы в различные религиозные организации на временное хранение. Более 88 из них — в Казанский собор. Такая практика появилась еще в 90-х годах, когда в храмах ощущалась нехватка предметов культа. Они обращались в музеи с просьбой предоставить им некоторые вещи на определенный срок. Мы шли навстречу. По закону ответственность за сохранность этих предметов, которые при передаче не утрачивают музейный статус, несет не церковь, а именно музей, частью коллекции которого они являются. Поэтому наши сотрудники раз в год должны проверять их наличие, степень сохранности. А это не всегда просто. Например, в Казанском соборе в алтаре есть уникальная дарохранительница XVIII века. Как известно, в алтарь вход женщинам запрещен. Но хранителем этого предмета является как раз дама. Поэтому она вынуждена проводить сверку дарохранительницы издали. Еще один пример: в храм Христа Спасителя в Москве мы выдали пять крупногабаритных полотен кисти Василия Верещагина. Они тоже находятся в центральном алтаре. Поехав с необходимыми документами на сверку, я смогла осмотреть полотна только с хор храма. Такого рода визуальный осмотр позволяет лишь установить факт наличия музейного предмета, но затрудняет процесс фиксации его сохранности.
Абсурдные фантазии православных активистов
— Представители Церкви без проблем возвращают вам экспонаты?
— Что значит «без проблем»?.. Зачастую нам приходится сталкиваться с беспокойством и недоверием к нам со стороны Церкви. Не знаю, с чем это связано, ведь музей выполняет реставрацию экспонатов в кратчайшие сроки. Например, пару лет назад мы реставрировали икону, датированную началом XX века. Она выдана на хранение во Владимирский собор. Настоятель попросил нас закончить все работы к Пасхе. Мы пошли навстречу и изменили реставрационный график по другим предметам.
— Состояние музейных вещей в церквях ухудшается? Все-таки там постоянно открываются и закрываются двери, горят свечи.
— Прежде чем передать религиозной организации какой-то экспонат на временное хранение, мы анализируем степень его сохранности. Есть предметы, которые просто не переживут перевозку и изменение климата. Их во временное пользование мы предоставить не можем.
Затем выясняем, соответствует ли храм всем предъявляемым Министерством культуры требованиям, которые он должен подтвердить справками из вневедомственной охраны и пожарной инспекции, узнаем, может ли храм обеспечить климатические условия, необходимые для хранения музейного предмета. Если да, заключаем договор. Несмотря на это, сохранность вещей, выданных на временное хранение, естественно, ухудшается.
Например, в Казанском соборе могила Михаила Кутузова на протяжении десятилетий была декорирована штандартами и флагами вражеских полков, поверженных в ходе Отечественной войны 1812–1814 годов. Мы знали, что состояние сохранности их рискованное и знамена нуждаются в реставрации. Когда в сентябре прошлого года главный хранитель и директор нашего музея приехали для участия в демонтаже флагов, они столкнулись с непониманием со стороны отдельных верующих и представителей православной общественности, которые вели себя нарочито вызывающе и требовали объяснений. Ситуация была очень неприятная. Положение спасло присутствие настоятеля Казанского собора отца Павла Красноцветова, которому мы очень благодарны. А потом мы получали письма от православных активистов, они упрекали нас в том, что мы демонтировали эти знамена с целью продать их на Запад! Абсурдность таких подозрений понятна каждому!