Таблетка китайская, оболочка российская
— В аптеках продается от 2 до 15 тысяч наименований товаров, в аптечных киосках около 1–2 тысяч, и там медикаменты попроще. Но если в киоске соотношение импортных и отечественных лекарств примерно 50 на 50, то в аптеке — 80 на 20. А если брать только немедикаментозные товары — средства гигиены, приборы, приспособления для ухода за больными, — то там и вовсе почти все товары импортные, — рассказывает провизор, заведующий одной из аптек крупной сети Дмитрий Евгеньев.
С горечью приходится признавать, что в сфере лекарств мы импортозависимая страна.
— Государств, где 100 процентов лекарств были бы местного производства, нет, какую-то их часть все ввозят. Но безопасная доля импорта — до 30 процентов, — говорит главный клинический фармаколог Петербурга, профессор Александр Хаджидис.
Ненормальность ситуации, конечно, понимают в правительстве. В 2009 году была утверждена стратегия «Фарма-2020», предполагающая, что к 2020 году доля отечественного производства на рынке медикаментов дойдет до 50 процентов.
— Как мне кажется, мы сильно отстаем в этом вопросе. Есть опасения, что к 2020-му не успеем реализовать намеченную цель, — сомневается Александр Хаджидис.
Ведь даже сейчас имеющиеся отечественные предприятия в основном занимаются не выпуском лекарств в чистом виде, а лишь фасуют поставляемые из-за границы «полуфабрикаты». Формально это считается совместным или локализованным производством. Фактически же позволяет ввозить в страну иностранные препараты, не переплачивая пошлины. Химические субстанции обходятся дешевле, чем готовые таблетки или микстуры.
— В советское время была традиция все сравнивать с 1913 годом. Сейчас ситуация очень похожая. Как и перед революцией, в этой сфере мы сегодня тоже импортозависимая страна. Но если в 1913-м мы закупали порошки для лекарств в Германии, то в 2014-м преимущественно в Индии, Малайзии, Китае, Южной Корее, — отметил главный фармаколог Петербурга.
У такого импорта есть как свои недостатки — качество этих препаратов хуже, чем у европейских или американских (именно произведенных в ЕС и США, а не расфасованных там), — так и достоинства — можно смело вводить санкции против Запада: Азия нас не бросит и, наоборот, только обрадуется новому свободному рынку.
Больнее всего — обреченным
Не раз руководители российских фармпредприятий (а таких в стране около 350) заявляли о том, что готовы расширить производство при первой же возможности, увеличить мощности и начать производство дополнительных препаратов — в основном, конечно, дженериков (копий разработанных на Западе медикаментов, у которых закончился патентный срок). И тут невольно всплывают аналогии с отечественным автопромом, который тоже готов завалить страну машинами. Но только вопрос: какого качества?
— Я даже могу согласиться, что российские фармпредприятия действительно смогут напрячься и обеспечить нужное количество медикаментов. Но велик риск, что их продукция будет уступать иностранным аналогам, — считает Александр Хаджидис.
По его словам, сегодня только 5–10 процентов отечественных заводов, выпускающих лекарства, перешли на международный стандарт GMP («Надлежащая производственная практика»), предполагающий не контроль выпускаемой продукции, а предотвращение дефектов путем отладки производства.
— Больнее всего запрет на ввоз медикаментов с Запада ударит по людям, страдающим редкими и особо тяжелыми заболеваниями — нераспространенными формами онкологии, наследственными недугами, — говорит провизор Дмитрий Евгеньев.
Лекарства для этих категорий пациентов в России не производят. И покупать абы что в Китае тоже не выход, так как чем тяжелее заболевание, тем выше риск и цена ошибки при использовании не очень хороших препаратов.
— Не в обиду нашим производителям будет сказано, но то, что они производят, не представляет особой ценности. Да, у нас делают иммуномодуляторы, антиоксиданты, антигипоксанты, витамины, про- и эубиотики. Но нет своих лекарств от рака, от сердечно-сосудистых заболеваний — то есть от недугов, которые убивают людей, — посетовал Александр Хаджидис.
Проблески научной мысли
И все же в отечественной фарминдустрии все не так плохо, как может показаться. Например, у нас выпускают отличные спиртовые салфетки и кровоостанавливающие жгуты.
— В России неплохие наработки в нейротропных медикаментах, то есть в лечении неврологических заболеваний, «Арбидол» для лечения гриппа еще вспоминается, неплохой препарат. Жаль только, что это все наследство военных разработок, в которых мы были сильны в советское время, — отметил Евгеньев.
Но случаются у российских ученых открытия в сфере фармакологии и в наши дни. Два года назад, например, иркутские специалисты сообщили о прорыве в области лечения туберкулеза — они изобрели препарат, которого ждали последние 40 лет. В прошлом году трое российских ученых были удостоены престижной награды в области биофармацевтики — премии Галена за разработки в сфере модульных нанотранспортеров, которые позволяют доставлять лекарственные вещества в любую, заранее заданную точку организма. Это изобретение очень важно при лечении раковых заболеваний, так как позволяет усилить эффект от вводимых медикаментов в четыре тысячи раз. Буквально несколько дней назад под Москвой было открыто новое производство (соответствующее стандартам GMP), которое будет выпускать препараты от инсультов.
— В Петербурге есть своя действующая фармкомпания, в Тверской области завод по выпуску дженериков, у которого в разработке сейчас около 40 новых препаратов, — отметил Александр Хаджидис и признал: — Да, инноваций в нашей стране единицы, но они есть, все-таки отрасль понемногу развивается.
Кстати
Лекарства с пылу с жару?
На Западе на разработку нового медицинского препарата в среднем уходит 10–15 лет, тратится около 10 тысяч человеко-часов трудозатрат и порядка одного миллиона долларов. Время и деньги расходуются не только на изобретение новой спасительной формулы, но и на долгие тестирования на животных, здоровых и больных людях. Такие издержки производителям, конечно, необходимо окупить. Поэтому действует строгая система патентов. Чаще всего после выхода на рынок нового препарата никто не вправе его копировать в течение 15–20 лет. За эти годы он может продаваться по завышенной цене, а правообладатели получают свои прибыли. Кстати, сейчас, по одной из версий, лекарство от лихорадки Эбола не выпускают в продажу из-за того, что основные потребители, живущие в странах Африки, просто неплатежеспособны.
В России обратная проблема. Наше законодательство еще не развито, и это дает возможность производителям торговать откровенно сомнительными препаратами. То, за что в США или ЕС фармкомпанию давно бы засудили покупатели, у нас ненаказуемо (например, неточно прописанные противопоказания). Ярче всего это проявляется на рынке БАД, которые вообще живут по отдельным правилам. Но и выпуск новых, не до конца проверенных лекарств может быть чреват в России всплеском заболеваний, вызванных побочными эффектами от этих препаратов.
Тем временем
В траволечении у нас нет конкурентов
Как ни прискорбно, но почти во всех сферах фармацевтики российские производители уступают западным, и только в одной нам нет равных — в траволечении. Крайне сложно найти на прилавках питерских аптек грудной сбор или настойку пустырника из Германии, Франции или Китая. Большинство трав, цветов, кореньев и тому подобных снадобий собирается, сушится и фасуется в России. Привозить их из-за границы просто экономически невыгодно, если, конечно, речь не идет о каких-то редких растениях, произрастающих в отдаленных уголках мира. А по лечебным свойствам ромашка аптечная, выросшая в Альпах и на Алтае, ничем не отличается.
