Лабиринты для оленей
Социологи отправлялись к охотникам и оленеводам не просто для того, чтобы расспросить их о соседстве с нефтяниками. Целью экспедиции было наладить взаимодействие коренных народов и ресурсодобывающих компаний.
— В Ненецком автономном округе нам пришлось добираться до одной из нефтяных станций на вертолете. Когда летели, хорошо видели многочисленные оленьи стада в тундре, небогатые поселки. Это очень странное зрелище, когда в далекой деревне нет почти никаких благ цивилизации, но на деньги нефтяников там выстроена школа, похожая на дворец. Вот только с чиновниками строители не договорились, и поэтому туалеты все равно во дворе. А потом высаживаешься на нефтеразработке и понимаешь, что это настоящий оазис на вечной мерзлоте — там есть все удобства, сауны, шведский стол, рабочие ходят в чистеньких костюмчиках, — вспоминает руководитель группы экологической социологии Центра независимых социологических исследований Мария Тысячнюк.
Нефтебаза, которую посещали социологи, считается одной из лучших в округе и по отношению к сотрудникам, и по охране природы.
— Там ориентируются на жесткие стандарты, исходящие из головного офиса. Например, очень ответственно подходят к сооружению мостиков для оленей над трубопроводами. Это вообще-то обязательное правило. Ему следуют все, — рассказывает Мария. — Но там, где скапливаются несколько нефтяных компаний, каждая прокладывает свои трубы и строит переходы для животных. В итоге получается целый лабиринт. Если олень в него попадет, то уже никогда не выберется. Поэтому погонщикам приходится обходить такие места, делать большой круг. А ведь у каждого колхоза, кооператива или семейно-кланового предприятия свое стадо со сложившимися еще столетия назад путями миграции.
Переговоры с «инопланетянами»
Итальянская художница Джулия Ландонио, сопровождавшая питерских социологов, под впечатлением от увиденных контрастов нарисовала картину. На ней нефтяная станция похожа на корабль пришельцев, приземлившийся в тундре. И теперь оленеводам надо как-то взаимодействовать с «инопланетянами», договариваться с ними о компенсациях за разлитую нефть и перегороженные пастбища.
— Договариваться у всех получается по-разному. Всего один местный кооператив «Ерф» использует четкую методику расчета убытков и компенсаций. Остальные не хотят тратить на это время. Они предпочитают решать вопросы «на глазок». Думают, что так выгодней, — отметила Мария Тысячнюк. — Там очень распространен бартер. Мы видели, как стада подходят к станциям, где оленеводы получают медикаменты, продукты, топливо, оставляют на хранение свои вещи.
Взамен оленеводы нефтяникам предлагают мясо. Правда, сейчас оно почти не пользуется спросом, его охотно брали, когда в тех местах работали геологические экспедиции.
— В последнее время многие фирмы расширяются. Прежде чем начинать строительство, нефтяники должны получить согласие оленеводов. Для коренных народов это очень удобный момент, чтобы с ними поторговаться. Люди выбивают себе «Бураны», вездеходы, тракторы.
Переговоры с обеих сторон ведут особые люди. В нефтедобывающих организациях обычно есть специалисты по работе с коренными народами. От оленеводов выступают лидеры их кланов, колхозов или кооперативов. Сами пастухи ведь кочуют по тундре и крайне редко бывают в Нарьян-Маре, где расположены офисы нефтяников.
В чуме теплее, чем в государственном коттедже
Есть еще и расчеты, которые проходят на более высоком уровне — нефтяные компании делают отчисления в бюджеты муниципалитетов и округа. Этими деньгами распоряжаются чиновники, решая, что лучше построить — детский сад, школу или дом.
— Последние годы женщины и дети оленеводов кочуют со стадами разве что летом, остальное время живут в городах и деревнях. Для них строят жилье. Когда я впервые увидела эти дома, то удивилась: они похожи на шикарные коттеджи, — говорит Мария. — Но люди рассказали, что сделаны они зачастую некачественно. Зимой в них очень холодно. Некоторые семьи даже ставят чум во дворе и зимуют в нем — так теплее. Простые оленеводы, те, что в тундре пасут стада, жалуются на захват пастбищ, на то, что приходится обходить трубопроводы и разливы нефти. Но их лидеры уже привыкли получать блага от компаний и не хотят, чтобы нефтяники уходили. Этот симбиоз разрушает окружающую среду, но при этом становится неотъемлемой частью дохода и развития коренного населения, — объяснила социолог.
Сахалин стал похож на Канаду
Совсем иначе развивается ситуация на Сахалине. Там всего две крупных добывающих компании. И они изначально по-другому стали строить свои отношения с «аборигенами». Нефтяники выделяют гранты, которые люди должны сами распределять между собой. Много лет ушло на то, чтобы представители коренных народов завели счета в банках, чтобы все общины официально зарегистрировались, научились работать с проектами, писать заявки, отчитываться, собирать чеки. Были созданы специальные комитеты, занимающиеся распределением денег. Все по правилам.
Но есть и обратная сторона медали. В Ненецком автономном округе оленеводы устраивают народные праздники для себя — нефтяники на них лишь гости. А сахалинцы уже давно танцуют для руководства богатых компаний и туристов. На деньги олигархов им сшили костюмы, каких прежде их предки никогда не носили. Там созданы многочисленные музеи, но народы утрачивают свою исконную связь с природой. Уже не сушат юколу (рыбу, которая прежде была основой их питания).
— Они видят как ведут себя пришлые браконьеры, и теперь позволяют себе перекрыть реку китайской сетью, выловить всю семгу, добыть из нее икру, а тушки оставить на берегу гнить, — говорит Мария Тысячнюк.
По ее наблюдениям, на Сахалине отношения нефтедобытчиков с местными жителями строятся по западному образцу.
— Это немного похоже на Канаду, где выплачивают деньги только за то, что коренные народы живут в нефтяном регионе, — отметила социолог. — От этого многие люди растолстели, сидят перед телевизором и жуют чипсы. Их дети в это время учатся в престижных университетах за счет фирм. Я боюсь, что на Сахалине похожая тенденция.
Эхо подземных атомных взрывов
Еще одно место, где побывали петербургские социологи и итальянская художница, — Иркутская область.
— Мы работали в двух населенных пунктах — эвенкийской деревне Токма и бывшем поселке нефтяников Верхнемарково. Когда-то в нем базировалась геолого-разведочная экспедиция. В середине прошлого века люди там жили надеждами, хотели построить город Нефтеленск. В 1950-е рядом с поселком проводили подземные атомные взрывы, рассчитывая, что это облегчит добычу нефти. Но не получилось. В годы перестройки геологоразведка развалилась, образовались две частные компании. Они ушли из поселка, там осталась только вертолетная площадка — транзитный пункт для работников этих фирм, — рассказывает Мария.
Частники покинули поселок, ушли в глубь тайги. Люди стали разъезжаться из Верхнемарково, а у оставшихся начались новые проблемы. То ли естественным образом, то ли как реакция на атомные взрывы из земли стала сочится нефть. При содействии ученых местным жителям удалось добиться от нефтяников постройки дамбы, которая оградила их от потоков черного золота.
— В этом поселке нефтедобытчики взаимодействуют с местными жителями на свое усмотрение: захотели — помогли. Но поскольку это не коренной народ, их поддерживают гораздо слабее, — говорит Мария. — Неподалеку в деревне Токма живут эвенки, промышляющие охотой на пушных зверей. Вот им компания постоянно выделяет средства как компенсацию за использование их охотугодий. Вся деревня ждет этих денег и решает, на что тратить.
В Токме охотники нашли еще один способ использовать нефтяников себе на благо. Когда месторождения только разведывались, геологи прокладывали специальные кабели, а потом взрывали их. В лесу оставались длинные просеки. Животные стали ходить по ним как по тропам. А эвенки приспособились ставить там капканы и добывать пушных зверей.
