Глеб Грозовский все еще в Израиле. По информации «МК» в Питере», выезжая из России, он не забрал из отдела ФМС в Гатчине свой новый загранпаспорт, а срок действующего скоро истекает. Видимо, священник не планировал оставаться за границей надолго, надеялся, что все быстро разъяснится и можно будет вернуться домой обеленным. Но суд заочно арестовал Грозовского, и теперь если он вернется, то попадет сразу в камеру. Оправдываться из-за решетки будет очень трудно. В изгнании, конечно, лучше, чем в «Крестах». Но и оттуда не скажешь слова в свое оправдание.
Русская православная церковь, которая в течение трех недель твердила, что отец Глеб находится на Святой земле с миссией духовного окормления заблудших в Центре для наркозависимых, теперь молчит. С прошлой недели священник временно запрещен в служении до конца следствия. Епархия аннулировала его командировку.
Ситуация для Грозовского осложняется самой статьей УК, которую ему вменяют. Обвинили бы в воровстве, в грабеже, в разбое, в лихаческом наезде иномаркой на человека, даже в убийстве — все проще. Но предполагаемые потерпевшие — дети, будто бы пострадавшие от сексуального насилия со стороны священника.
Случилось все, по версии следствия, в православных лагерях — в 2013 году на острове Кос в Греции и в 2011-м на острове Коневец на Ладоге. С Коневцом полиция сильно промахнулась: «пострадавшая» девочка и священник были в лагере в разные смены. Ровно в те дни июня 2011-го Грозовский находился в Турции, что подтверждается штампами в загранпаспорте, авиабилетами и бронированием гостиницы. Но если такую «потерпевшую» нашла полиция путем опросов, то с островом Кос для Грозовского все куда хуже: родители 9- и 12-летней девочек сами заявили, будто Глеб Грозовский растлевал их дочек. При этом они ссылались на рассказы своих детей.
Опровергать слова детей у нас вообще не принято. Почему-то считается, что дитя лгать не будет. Детей не предупреждают об ответственности за дачу заведомо ложных показаний, а их родители ответственности не несут, потому что оперируют рассказами ребенка. Поэтому оспорить обвинение, выдвинутое от имени детей, чрезвычайно трудно. Все как-то забывают, что речь идет о современных 12-летних интернет-пользователях и телезрителях, которые по интеллекту остаются детьми, а с информацией и с воображением у них все в порядке.
Однако на острове Кос, то ли к счастью для Грозовского, то ли на беду, на каждых трех детей приходилось по взрослому. Это много. Некоторые вожатые согласились на условиях анонимности подтвердить или опровергнуть для «МК» в Питере» как известные нам детали из версии следствия, так и слова самого священника.
«С детьми не купался…»
«Ни о каких сексуальных извращениях, подглядываниях, приставаниях никогда, нигде не может быть речи, — написал в своих показаниях Глеб Грозовский. — Это противоестественно и чуждо мне и моей православной вере».
На острове Кос не было лагеря в привычном понимании. Как пишет в своих показаниях Грозовский, он и его знакомый Владислав Михлин просто придумали поездку на море для детей. Нашли взрослых на роли вожатых, арендовали для лагеря дом в Греции. Позже выяснилось, что в доме все не поместятся, для четырех взрослых и восьми детей сняли номера в гостинице поблизости. В нее вселились и Глеб Грозовский с женой Татьяной, сыном и тремя дочками.
«Каждый день и ежеминутно со мной были моя жена, мои дети», — подчеркивает священник.
Кроме того, он, получается, жил не в том доме, где якобы совершалось растление. Две половинки лагеря встречались по утрам за завтраком и потом проводили вместе день.
«Каждый день начинался и проходил по-своему, в зависимости от поездок, — рассказывает сам Глеб Грозовский. — Вожатые проводили все время с детьми на пляже возле моря. Утром завтрак в ресторане, затем дети отправлялись на пляж рядом с рестораном, после этого шли на обед, после обеда тихий час, после чего игры и купание на пляже, затем ужин и беседа со священником».
Батюшка, как он сам пишет, не был с группой постоянно: «В основном с детьми я виделся в паломнических поездках, на завтраке, обеде, ужине, на беседе в присутствии вожатых и совместной молитве. Все остальное время я проводил со своей семьей».
Судя по тексту показаний, он не знает, о каком времени предполагаемого преступления идет речь. Поэтому отчаянно добавляет: «На пляже я ходил в шортах и футболке. С детьми не купался…»
Но мы знаем, что пляж и шорты ни при чем. Родители пострадавших девочек указывают на время сразу после отбоя — после 22 часов.
«Со своей семьей возвращался в гостиницу…»
Вот как описывает вечера в лагере Грозовский:
«В мои обязанности как духовника лагеря входили обязательные ежедневные беседы с детьми, вечерняя молитва на пять минут сразу после беседы, которая всегда начиналась в 20.00, а заканчивалась в 20.50. В 21.00 начиналась молитва, а в 21.15 я со своей семьей возвращался в гостиницу…»
До отбоя он в рассказе не доходит. Может быть, просто потому, что к этому времени, как правило, действительно уходил к себе в гостиницу. Одна из вожатых это подтверждает.
— Отец Глеб каждый вечер уходил в свой отель, — говорит она. — Как правило, шел вместе со своей женой и детьми. Но бывало, что его жена и дети уходили раньше, а он и еще один вожатый из той гостиницы, Владислав, оставались попить с нами чаю и обсудить завтрашний день. Потом они вдвоем уходили, а мы их немного провожали.
После отбоя вожатые оставались «на боевом посту».
— Мы сидели на полянке перед домом или в беседке и ждали, пока все угомонятся, — рассказывает одна из них. — Мы видели, как включается свет в ванной у детей, как гаснет свет в комнатах.
В том доме не было общего входа. Свой вход с улицы имела каждая комната.
— С одной стороны дома были отдельные входы в каждую комнату, с другой стороны — балконы, — описывает вожатая. — Девочки, о которых идет речь, жили на втором этаже, с балкона к ним залезть было невозможно. Каждый вечер мы до 2 часов ночи дежурили перед домом, время от времени заходили с другой стороны, чтобы убедиться, что на балконах никто не сидит. Потом проходили тихонечко, дергали двери, если не закрыты — говорили: в чем дело, быстрее закрывайтесь.
«Что бы ребенок ни говорил и ни делал…»
Перебирая события этих двух недель в июне, Глеб Грозовский доходит до странного обстоятельства. Оказывается, одна из предполагаемых потерпевших девочек отдыхала в лагере вместе с мамой и папой. Однако пожаловалась им на батюшку только через 2 месяца — после того как ее, по словам родителей, сводили к гинекологу и доктор будто бы указала маме ребенка на проблему.
С этой мамой, Варварой П., у священника, по его словам, вышла в лагере размолвка.
«Она задала мне вопрос про оккультное лечение, — пишет Грозовский. — Я отреагировал очень резко из-за того, что она водит свою дочь на лечение к нетрадиционным, антихристианским докторам, и почувствовал, как это ее сильно задело».
Одним конфликтом дело не ограничилось.
«Второй отказ был с моей стороны, когда Варвара хотела отпросить дочку покататься на водном мотоцикле, — продолжает Глеб. — Я отказал ей в этом, чтобы не нарушать распорядок дня и не давать повода другим детям чувствовать себя ущемленными. Чтобы у детей не возникала зависть. Не знаю, что Варвара чувствовала внутри, но на ее лице отобразилось явное недовольство».
Позже, отмечает Грозовский, он узнал, что в этой семье бытует особое отношение ко всему, что скажет ребенок.
«Дочку Варвара определила учиться в школу Монтессори, основным педагогическим принципом которой является полное доверие к ребенку, что бы он ни говорил и ни делал».
Вообще-то педагогика Монтессори строится на несколько других принципах, но так, видимо, ее преподносили окружающим родители девочки.
Другая предполагаемая потерпевшая запомнилась всему лагерю.
— Очень странная девочка, — характеризует ее одна из вожатых. — Она всем говорила, что она — кошка.
С этой девочкой вышла ссора у дочери Грозовского. «Кошка» дружила в лагере с одним мальчиком. Когда дочь Грозовского проявила любопытство по поводу их отношений, «кошка» до крови расцарапала ей плечо.
Предполагаемые потерпевшие жили в одной комнате. Между этой комнатой и соседней — мальчишеской — вожатые обнаружили смежную дверь. Сразу, конечно, взяли у хозяйки дома ключ и заперли ее.
«Все будет очень косвенно, но психологи дадут заключение…»
Чтобы выяснить, сколько в общей сложности имеется пострадавших от священника, полиция подняла списки всех, у кого дети отдыхали в православных лагерях. Инна Кабацкая, мама одной из девочек, рассказала, как ее убеждали не мешать следствию и признать, что ее дочь тоже пострадала.
Инну убеждала оперуполномоченная Приморского РУВД. Она так увлеклась, что нечаянно раскрыла технологию — как именно дети «рассказывают» незнакомым тетям-полицейским, что пострадали от педофила.
— Она требовала, чтобы я отвела дочь в полицию к их психологу, — рассказывает Инна. — Уж не знаю, что там психологи делают с детьми. Только потом они пишут заключение, что да — «маньяк в рясе». Именно так говорили другой маме.
Оперуполномоченная, по словам Инны, уверяла, что с ребенком ни в коем случае нельзя соглашаться, если он говорит, что ничего не было. Так как «дочь не все рассказывает». Инна пыталась объяснить, что у нее с дочерью доверительные отношения. Поинтересовалась, с какой стати девочка доверится незнакомым психологам в казенном помещении.
— Эта оперуполномоченная мне и говорит: девочку, мол, ни о чем не будут спрашивать напрямую! — продолжает Инна. — Все, мол, будет очень косвенно, очень ни о чем, ребенок просто будет сидеть и рисовать. А потом по его мимике, по каким-то ужимкам психологи сделают очень серьезные выводы. Я вам дословно рассказываю, что она говорила: если девочка прячет руки или ежится, это что-то значит, и психологи дают заключение. Я ее спрашиваю: а если ребенок домашний, для него учреждение — это уже дискомфортная ситуация, он спрячет руки, замкнется, то что? Потом я поговорила с нашим психологом. И она сказала, что по таким признакам заключение дать невозможно.
Помнится, в Москве пару лет назад девочка нарисовала кошку с хвостом. Специалист-психолог, незамужняя женщина, профессионально истолковала этот хвост. Отцу девочки впаяли срок как педофилу. Вопреки словам его жены и дочки.
«Не вижу ничего предосудительного…»
Против Глеба Грозовского могли сыграть и показания тех родителей, что были настроены к нему доброжелательно. Вожатая, побывавшая на острове Кос, рассказывала «МК» в Питере», что к священнику дети постоянно «липли гроздьями». Спорили, кто усядется ближе к батюшке, когда он что-то начинал рассказывать. Отец Глеб старался каждому ребенку уделить внимание, никого не обидеть.
— Он, конечно, «подставлялся», — признает вожатая. — Он мог улечься на пляже, дети тут же прибегали и облепляли его. Кто тогда мог подумать, как это все будет истолковано?
Сам Грозовский пишет о том, как в 1999 году, когда он учился в институте Лесгафта на футбольного тренера, впервые, по совету преподавателя, попал в сиротский приют.
«То, что я увидел в Доме ребенка, поразило меня до глубины души, — вспоминает он. — Я до сих пор помню запеленутые белые кулечки с плоскими (от того, что они постоянно лежали) черепами и изуродованными болезнью телами… Я рос в счастливой семье с любящими мамой и папой, с четырьмя братьями и четырьмя сестрами. В нашей семье принято было с детства обнимать и целовать друг друга. Брошенные же дети в Доме ребенка были лишены ласки и заботы…»
В том же 1999 году Грозовский организовал группу волонтеров для работы в детских домах. А потом ушел из спорта и поступил в Духовную академию. Заканчивал он ее с дипломом на тему «Пастырско-педагогическая деятельность священнослужителей в детских домах и приютах».
«Я воспитан родителями… в духе христианской любви и милосердия, — повторяет отец Глеб. — Поэтому не вижу ничего предосудительного в том, чтобы покалеченных судьбой детей приголубить, обнять, поцеловать, спеть на ночь песенку, не оттолкнуть, когда дети обнимают и садятся на колени, просят с ними поиграть. Я не жалею, что дети меня любят. Более того: впредь я считаю правильным и этичным заменять детям отца, которого у них нет».
Фото - kasparov.ru
