Витя сильно чмокал
— Я работал руководителем кружка звукозаписи в Доме пионеров и школьников Красногвардейского района. Там на аппаратуре, списанной со студии грамзаписи «Мелодия», и был записан весь «золотой фонд» ленинградского рока восьмидесятых. Начал с песен Бориса Гребенщикова, потом ко мне пришли Майк Науменко, Витя Цой, Костя Кинчев, Федя Чистяков и другие.
С Витей было нелегко работать. Как все лидеры, он редко попадал в фонограмму на записи. Обычно Цой «высил» (пел выше, чем нужно. — Прим. ред.). А главное — так чмокал губами перед микрофоном, что на записи это было слышно. Однажды пришлось купить ему гигиеническую помаду, чтоб истребить этот звук.
Мы записали первый альбом «Кино» под названием «45», куда вошли знаменитые «Алюминиевые огурцы», «Солнечные дни» и «Восьмиклассница». На самом деле Цой и сам толком не знал, что хотел получить в финале, он просто радовался возможности записываться.
Чтобы нас «не спалила» дирекция Дворца пионеров, мы соблюдали строжайшую конспирацию: Гребенщиков, Кинчев, Науменко, Цой и другие называли меня только по имени-отчеству, чтобы наши сходки выглядели как рядовое занятие кружка звукозаписи. Конечно, все обо всем знали, но молчали, тоже делали вид. Это был параллельный «совку» мир, со своими обычаями и законами. На пульт, для того чтобы запись была удачной, мы еще с вечера ставили рюмочку со спиртным. «Добрый дух студии, помоги нам!» — заклинали музыканты с серьезными лицами.
Этот ритуал соблюдался неукоснительно накануне всех важных записей. Дверь запиралась на ночь на ключ, но когда мы приходили утром — жидкость в рюмке обычно исчезала. Если дух принимал наше подношение, работа шла как по маслу. Но если вдруг нет — аппаратура давала сбои и капризничала, будто неродная.
Поскольку Дом пионеров — детское учреждение, духа мы задабривали, но сами там не выпивали. Зато покуривали траву: прямо напротив студии на улице был женский туалет для школьниц, но туда никто не ходил, девочек-то на нашем этаже не было. Именно в этот туалет музыканты бегали с «цигаркой» и возвращались обратно уже в изрядном творческом настроении, с блеском в глазах. Правда, Цой выбивался из общей компании. Он увлекался единоборствами и в перерывах предпочитал тренироваться.
Хотел быть Брюсом Ли
— Витя выглядел скромным, молчаливым пареньком с восточной внешностью, был отстраненным, потому что рокеры в восьмидесятые его не признавали. Тот же Андрей Макаревич часто говорил: «Зачем ты с ним возишься?! Ладно, Борис — гений, а этот тебе для чего?!» В рок-клубе на Рубинштейна, 13, любить «Кино» считалось плохим тоном.
Витю унижали не только музыканты, каких только фраз от русского народа у пивнушек в его адрес мы ни наслушались! И в школе Цоя дразнили, и гопники постоянно на улице приставали. Наверное, поэтому Витя страстно увлекался фильмами с Брюсом Ли. Цой всегда хотел быть героем и считал, что он одной крови с актером. Мог смотреть боевики с Ли по 10, 20 раз, нам постоянно пересказывал. Помню, наступит перерыв в работе на студии, все бегут на улицу, а Цой машет руками и ногами рядом с пультом, отрабатывая очередное боевое движение.
Поддерживали Цоя всего несколько человек, в том числе и мы с Борисом Гребенщиковым. Остальные «Кино» долго не замечали и игнорировали. Как-то группа вышла на сцену с романтической программой, это был один из фестивалей рок-клуба. Они пели «Это не любовь», «Когда твоя девушка больна» и другие красивые вещи. А зал молчал, стояла просто гробовая тишина! Публика ждала пафоса и революционных призывов, а не лирики.
После концерта на Витю было больно смотреть, он побледнел, не смог скрыть эмоции, хотя обычно ему это удавалось. Тогда к Вите подошел Борис и молча сел рядом. Они еще полчаса ни о чем не разговаривали, просто курили одну сигарету за другой, но было видно, что Цоя постепенно отпускает и что Гребенщиков — его «плечо». Не зря же Борис как-то признался мне, что полюбил Витю сразу, безоглядно, как только познакомился с ним.
Песни на потребу публике
— Гребенщиков везде пропихивал «Кино», хотя группу не хотели брать на фестивали, я же защищал Цоя на худсоветах, говорил, что его нужно записывать — это городской романс, фольклор, такая форма рок-н-ролла, которая может быть спета в подворотне под гитару. Борис постоянно советовал Вите в студии, что да как делать, музыканты «Аквариума» участвовали в записи «Кино».
Мы вложили в Витю много сил и энергии, но все равно нашей любви для счастья Цою явно не хватало. Он мечтал об огромной аудитории, о стадионах, хотел, чтобы его обожали миллионы. «Знаешь, — как-то объяснил Цой, — я бы хотел, чтоб меня любили не за песни, а за то, что я просто есть». Я улыбнулся — это же я на свою голову привел Вите цитату из Ницше о том, что из всех героев в истории есть всего 12 человек, которые важны не тем, в чем они участвовали, а сами по себе. Он тоже захотел стать героем, важным самим по себе, и для этого был готов на все!
От этого песни «Кино» постепенно стали попсовее. «Мы ждем перемен» Витя сотворил на потребу публике, уже после того провала с лирической программой на фестивале. Из Цоя полез героизм, и, наверное, с точки зрения стратегии это было правильно. Но «Звезду по имени Солнце» я слушать не смог, хотя многие были от нее в восторге. Сказал тогда: «Виктор слишком много смотрел видео с Брюсом Ли».
В какой-то момент, году в 1985-м, Цой сильно изменился, даже смеяться по-другому стал. Он вел себя так, будто его непрерывно снимают на пленку! С появлением в жизни Вити Юрия Айзеншписа ситуация пришла к своему логическому завершению: рокер стал поп-исполнителем. Цой уехал в Москву, к гражданской жене Наташе Разголовой, и мы практически потеряли связь.
Подарок для Майка Науменко
— В прошлом году, когда страна отмечала 50-летие Цоя, меня попросили рассказать какую-нибудь историю, связанную с ним. Ничего пафосного в голову не приходило, но я вдруг вспомнил, как подарил Вите котенка. Он уехал на гастроли в столицу, оставив зверю запас еды. Но пробыл в Москве не три дня, а две недели, забыв поручить друзьям уход за животным. «Ну все, умер мой кот от голода», — чуть не плакал Витя, возвращаясь в квартиру. Не тут-то было!
Цой рассказал, что, когда открыл дверь, сверху раздалось басовитое «мяу», подросший кот сидел на шкафу, из пасти его торчала сухая макаронина. Кот сам нашел все, что было в доме съестного, и грыз даже крупу, чтобы выжить. Смотрел он на Цоя с большой укоризной и потом месяц к нему не подходил.
Еще я вспомнил подарок, который Витя сделал на день рождения Майку Науменко. Цой хорошо лепил, рисовал и резал по дереву: у него вся квартира была завалена разноцветными листами, скульптурками и поделками. Так вот, Витя вырезал для Майка пепельницу в форме человеческой ступни, но очень необычной: вместо пальцев на ступне было пять пенисов, все ребята завидовали, замечательная получилась вещь.
МК-справка
Все, что останется после него
В сентябре прошлого года в Петербурге появился сквер имени Виктора Цоя. Он расположен в Петроградском районе, между Зверинской улицей и Любанским переулком, неподалеку от знаменитой котельной «Камчатка», где работал лидер «Кино».
Это решение было принято губернатором Полтавченко в честь 50-летия рок-героя. В качестве одного из возможных вариантов также рассматривалось предложение назвать в честь Виктора Цоя один из проездов неподалеку от «Камчатки». Но члены топонимической комиссии решили, что существующий проезд слишком мал «и называть его в честь кого-либо просто неприлично».
Есть два памятника Виктору Цою. Первый в Латвии — на месте гибели музыканта, на 35-м километре шоссе Слока — Талси, высотой 2 метра 30 сантиметров. Авторы: художник Руслан Верещагин и скульптор Амиран Хабелашвили. Второй открыт в городе Барнаул Алтайского края, Цой возвышается в центре города, напротив здания местной педагогической академии. Автор идеи — музыкант, спортсмен и общественный деятель Александр Старыгин.
...Рядом с могилой Виктора Цоя на Богословском кладбище захоронили прах солиста «Короля и Шута» Михаила (Горшка) Горшенева, погибшего в июле этого года от наркотиков. Он был большим поклонником «Кино».
