Страх перед женщиной
Думаю, русские мачо напрасно радуются, что Катрин Денёв и еще 100 прекрасных француженок разрешили, наконец, мужчинам «приударять», и даже «неуклюже», за дамами.
Зря радуются вот по какой причине. Дело в том, что «настоящие мужики» отечественной сборки никогда не умели и никогда уже, боюсь, не научатся, «приударять» за дамами, как французы. И причина этого – в вечном паническом страхе русского М. перед русской Ж. В отличие от французского M., пребывающего в перманентном восторженном преклонении перед французской Mme.
Тянется это, как минимум, с тех благословенных времён, когда в Европе еще не придумали инквизицию, а на Русь еще не накатили монголы.
Итак, XII век. Во Франции царит куртуазный культ женщины – «госпожи», которой служит рыцарь – её «вассал». В Аквитании (а может быть, в Париже) живёт некий клирик Андрей Капеллан. Он в хороших отношениях и с своенравной красавицей Алиенорой Аквитанской, и с ее бывшим мужем Людовиком VII, и с их дочерью Марией Шампанской, и ещё с целым рядом владетельных принцесс. И пишет трактат «О любви», который станет затем кодексом куртуазного поведения.
Для начала – самые общие правила: «Что берет любовник против воли солюбовника, в том вкусу нет»; «Легким достигновением обесценена бывает любовь, трудным входит в цену»; «Всегда любовь далека обителей корысти» и т.д.
В общем, тот факт, что женское «нет» – это «нет» и что «любовь нельзя купить», французы знали ещё в эпоху средневековья. И что «неуклюжие ухаживания» – это не хватания за коленки и не щипание за зад, а лишь стоическое стремление угодить Прекрасной даме, совершая во имя нее подвиги, – тоже.
Кто кого выбирает?
Еще средневековые французы понимали, что любить стоит не внешнюю красоту, а внутреннюю. И что выбор при этом – внимание! – за женщиной, а не за мужчиной.
«Непросвещенная любовница простого звания полагает, что в любовнике ничего не надобно, кроме лишь пригожего вида лица и ухоженного тела. Осуждать такую любовь я не упорствую, но и восхвалять ее не почитаю основательным».
Конечно, мужчина тоже имел право (хотя и второочередное) на оценку женских достоинств. Однако и он должен был, в первую очередь, ценить не оболочку, а содержание: «Равным образом и глядя на женщину, непомерно крашенную всяческими притираниями, ты не предпочтешь ее красу…, ибо ведомо, что женщина, единственно на телесные румяна уповающая, не почасту бывает добронравием украшена».
Но, может, все дело в том, что автор текста – просто занудный священник-ханжа? Вовсе нет! Он, вопреки христианским догмам, – всецело на стороне внебрачной любви (ибо супружескую любовь, как человек куртуазной эпохи, не признает вовсе). То есть на стороне такой любви, где, напомню, решающая инстанция – это Прекрасная дама. Её верховный статус подчёркивается в трактате тем, что спорные любовные случаи, о которых идет речь, разбирают тоже дамы – уже упомянутые королева и графини-герцогини.
Итак. «Некто был привязан безмерною любовью к некоторой даме, и лишь о ней было все возбуждение духа его. Дама же... вовсе отказалась его любить. Видя это, обратилась она к нему однажды: "Нет тебе надежды достичь моей любви, пока не обяжешься ты… всем моим повелениям повиноваться во веки веков". На сие любовник ответствовал так: "Госпожа моя, да минует меня толикое помрачение, чтобы в чем-либо я твоим поперечил повелениям!" Услышав сие, тотчас дама ему повелела впредь любви ее отнюдь не домогаться... Сколь ни тягостно было такое повеление, снес его любовник с многотерпением». Чем и заслужил одобрение сиятельных дам-судей.
Любовь в кредит
Свободный выбор женщины сомнению не подлежал: «Некоторый мужчина, разумный и добрый, искал любви у некоторой дамы. А затем пришел мужчина еще его достойнее и ту же даму стал настоятельно просить о любви. Который же заслуживает любовного предпочтения? Этот спор Эрменгарда Нарбоннская рассудила так: "Сие оставляется на усмотрение дамы, к кому она изберет склонить слух, к хорошему или к лучшему"».
Но, конечно, кому много дается, с того и спрос. И в ряде случаях Прекрасные дамы признавались неправыми.
«Некоторый рыцарь безмерно любил госпожу свою и наслаждался полным ею обладанием, но она его с равною взаимностью не любила. Рыцарь захотел уйти от нее, но она, желая удержать его в прежнем состоянии, таковому его намерению противилась. По этому делу графиня положила такое решение: "Недостойным должно считаться желание дамы, которая ищет любви, а сама отказывает в любви"».
Но зато уж если Дама облагодетельствовала рыцаря своей любовью «в кредит» (т.е. не в обмен на совершенные подвиги), он, по сути, становился ее собственностью: «Был некий рыцарь, ни единой мужескою доблестью не отмеченный и оттого всеми дамами отвергаемый в любви. Но вот стал он у некоторой госпожи домогаться любви с такой назойливостью, что она ущедрила его обещанием любви своей. И так эта госпожа подобающими наставлениями утвердила его во благонравии, одаряя его даже лобзаниями и объятиями, что означенный любовник в итоге достигнул высочайших вершин добронравия и стяжал хвалу за всяческую доблесть. А затем был он приглашен к любви некоторой другою дамою, всецело предался в покорность ее воле, а щедроты прежней госпожи своей оставил в забвении. По сему случаю графиня Фландрская сказала так: "Будет справедливо, если прежняя любовница своего любовника истребует из объятий всякой иной женщины, ибо никто, как она, усердием трудов своих возвела его из негожества к высочайшей выси доблести и вежества. Ибо по справедливости и разуму имеет дама право на мужчину, которого умом своим и усердием в трудах из бездоблестного сделала она доблестным и отменным в добронравии"».
При этом Прекрасная дама не имела права требовать от рыцаря дорогих подарков, чтобы не быть заподозренной в корыстных мотивах. Об этом графиня Шампанская сказала так: «Солюбовнице от солюбовника прилично принимать такие предметы, как платок, перевязь для волос, золотой или серебряный венец, заколку на грудь, зеркало, пояс, кошелек, кисть для пояса, гребень, нарукавники, перчатки, кольцо, ларец, образок, рукомойню, сосудцы, поднос, памятный значок и, совокупно говоря, всякое невеликое подношение, уместное для ухода за собой, для наружной благовидности, или для напоминания о солюбовнике; все сие вправе солюбовница принять от солюбовника, лишь бы не могли за то заподозрить ее в корыстолюбии…»
«Торговка плутоватая»
Таков в общих чертах образцовый французский трактат о любви.
А вот образцовый русский трактат. И тоже о любви. Только не к женщине. А к власти. Называется он: «Моление», автор – Даниил Заточник, начитанный златоуст, живущий при дворе Владимирского князя. В том же самом XII веке.
С любовью у Даниила (в отличие от французского современника) – никаких особых вопросов и «кейсов». Даниил любит князя. И молит его об ответном чувстве. По вполне понятной причине – князь его кормит.
«Не смотри же на меня, господине, как волк на ягненка, а смотри на меня, как мать на младенца. Посмотри на птиц небесных — не пашут они, не сеют, но уповают на милость Божию; так и мы, господине, ищем милости твоей».
«Княже мой, господине! Покажи мне лицо свое, ибо голос твой сладок и образ твой прекрасен; мед источают уста твои, и дар твой, как плод райский».
«Паволока, расшитая разноцветными шелками, красоту свою показывает; так и ты, княже, множеством своей челяди честен и славен во всех странах являешься».
«Гусли ведь настраиваются перстами, а тело крепится жилами; дуб силен множеством корней, так и град наш — твоим управлением. Ибо щедрый князь — отец многим слугам: многие ведь оставляют отца и матерь и к нему приходят».
«Но поставь сосуд гончарный под капельницу языка моего, да накаплет тебе слаще меду слова уст моих…»
И в таком духе – весь трактат. Но что любопытно – есть в нем и некая «оговорка по древнему Фрейду». Вдруг ни с того ни с сего Заточник начинает рассуждать о женщинах, точнее, о «злых жёнах». Вероятно, чтобы ещё раз убедить читателя в том, что, кроме князя, любить-то на Владимирской Руси и некого!
«Что такое жена злая? Торговка плутоватая, кощунница бесовская. Что такое жена злая? Людская смута, ослепление уму, заводила всякой злобе, в церкви сборщица дани для беса, защитница греха, заграда от спасения».
«Если какой муж смотрит на красоту жены своей и на ее ласковые и льстивые слова, а дел ее не проверяет, то дай Бог ему лихорадкою болеть, и да будет он проклят».
«Лучше бы уж мне вола бурого ввести в дом свой, чем злую жену взять: вол ведь не говорит, ни зла не замышляет, а злая жена, когда ее бьешь, бесится, а когда кроток с ней — заносится, в богатстве гордой становится, а в бедности других злословит».
«Червь дерево точит, а злая жена дом своего мужа истощает. Лучше в дырявой ладье плыть, нежели злой жене тайны поведать: дырявая ладья одежду замочит, а злая жена всю жизнь мужа своего погубит. Лучше камень бить, нежели злую жену учить; железо переплавишь, а злой жены не научишь.
Ибо злая жена ни ученья не слушает, ни священника не чтит, ни Бога не боится, ни людей не стыдится, но всех укоряет и всех осуждает.
Что злее льва среди четвероногих и что лютее змеи среди ползающих по земле? Всех тех злее злая жена. Нет на земле ничего лютее женской злобы».
Само собой, жены у Даниила Заточника не просто злые, но ещё и страшные.
«Дивней дивного, кто в жены возьмет уродину прибытка ради. Видел жену безобразную, приникнувшую к зеркалу и мажущуюся румянами, и сказал ей: "Не смотрись в зеркало — увидишь безобразие лица своего и еще больше обозлишься"».
«О, злое, острое оружие дьявола и стрела, летящая с ядом! У некоего человека умерла жена, он же по смерти ее начал продавать детей. И люди сказали ему: "Зачем детей продаешь?" Он же ответил: "Если родились они в мать, то, как подрастут, меня самого продадут"»…
В общем, что-то мне подсказывает, когда Катрин Денёв и её компаньонки предлагали мужчинам оставить излишнюю робость и слегка «приударить» за дамами, они имели в виду не наших мужчин. И потому нам, здешним настоящим мужикам, на французские галантные рецепты лучше не зариться. А то не ровен час дадут по морде. И будут правы. И Катрин Денёв первая же скажет: «Так им и надо, Даниилам этим, Заточникам хреновым!..»
