«Блокада у меня в крови»
— Готовясь к роли, вы читали книги о блокаде, изучали то время?
— Мне не надо готовиться, я питерский парень и о блокаде слышал с детства. Бабушка пережила ее с двумя маленькими детьми: моей мамой и дядей. Я знаю, как они выживали, как помогали друг другу в коммуналке. Так что блокада у меня в крови, на каком-то генетическом уровне. А вот своего героя я действительно скрупулезно изучал. У него есть реальный прототип — Петр Кубаткин, с 1941 по 1946 год возглавлявший Управление НКВД по Ленинграду. Я вглядывался в его лицо, пытался понять, что это за человек. Хоть сейчас и говорят о репрессиях, никакой антипатии к нему у меня не возникло. Энкавэдэшник необязательно отрицательный персонаж, без устали расстреливающий людей в подвалах. И, кстати, если бы мой герой был мне изначально омерзителен, у меня не получилось бы сыграть его. Получилась бы карикатура, а не живой человек.
— Что для вас было самым сложным во время съемок?
— Как всегда, ожидание. Иногда часами ждешь, пока тебя пригласят на съемочную площадку. Самое ужасное, что от напряжения, нервяка не можешь ничем себя занять: ни книгу почитать, ни в шахматы поиграть. И от этого еще больше устаешь. С этим сталкиваются почти все актеры. Но были и особенные проблемы. Например, зима 1941–1942 годов была очень снежной. А во время съемок лил дождь. Так что пришлось даже завозить снег. Еще один непростой момент — отсутствие нужных типажей. 1942 год был самым тяжелым для Ленинграда. А у нас все актеры — румяные, упитанные и пышущие здоровьем. Я тогда как раз поправился, а потому ужаснулся, глядя на себя. Но времени похудеть уже не было... Знаю, что режиссер фильма Александр Касаткин долго не мог найти худую девочку, которая сыграла бы небольшую роль блокадного ребенка. Но однажды он заметил мою дочку Анфису — худющую и как будто немного изможденную. Ей тогда было 8 лет. Саша закричал: «Вот кто мне нужен! Вот блокадная девочка!» В результате Анфиса сыграла эту роль, и я был в восторге от ее работы. Она будто повзрослела, снимаясь в блокадном кино.
— Как думаете, почему у нас снимают много фильмов про войну, а вот про блокаду картин почти нет?
— Возможно, это слишком тяжелая тема, к которой надо крайне осторожно подходить. Например, я уверен, что в кино нельзя заниматься пересмотром истории блокады, искать негатив, говорить о том, что люди друг друга обманывали, предавали, ели. Для меня это отвратительно перед памятью тех, кто пережил те страшные 872 дня. Я знаю свою правду о блокаде и другой мне не надо. Помню, когда служил в армии, нам показывали кадры из документального фильма о том времени. И я не смог сдержаться, я плакал. Для меня блокада — что-то святое. То, что нельзя трогать руками.
Отказал Голливуду. Спросонья
— Сейчас выходит масса исторических фильмов и сериалов: «Ликвидация», «Жизнь и судьба», «Адмирал». А на остросоциальное кино о проблемах настоящего замахиваются единицы. Почему?
— На прошлое не нужно столько смелости, сколько на настоящее. Как ни странно, увидеть вчерашний день куда легче, чем правильно и честно оценить сегодняшние события. Мне, кстати, было бы очень интересно сняться в каком-нибудь остросоциальном кино. Но меня не зовут. Наверно, не та фактура.
— Вы часто снимаетесь в европейском кино, в частности в немецком. Там тема войны тоже интересна режиссерам?
— Да, они тоже много снимают о войне. Например, я исполнил одну из главных ролей в немецкой картине «Безымянная — одна женщина в Берлине». Это кино основано на реальных дневниках фашистки Марты Хиллерс, которая описывает, как советские войска входили в Берлин. В России картина вызвала массу негатива, потому что там есть сцены изнасилования немок русскими солдатами. В Интернете возмущались: «Да как вы после этого будете смотреть в лица нашим ветеранам?» Причем большинство недовольных картину даже не видели! Им просто захотелось побазарить. А вот если бы они фильм все-таки посмотрели, то увидели бы, что русские в нем показаны хорошими парнями. У них открытые светлые лица, а не маски зверей. Да, они входят в Берлин с желанием мстить. Но в фильме объясняется, откуда эта ненависть. Там открыто говорится о тех зверствах, которые творили немцы на нашей территории. При этом герой, которого я играю — русский майор Андрей, — все равно становится на защиту местных жителей. И в него влюбляется та самая немка Марта Хиллерс. Она даже говорит, что никогда в ее жизни не было подобного чувства... В Германии этот фильм, между прочим, тоже подвергали критике, а режиссера обвинили в том, что он снял пророссийское кино...
— Русские актеры, как правило, не нужны на Западе, они редко снимаются там в кино и уж точно не добиваются успеха. Почему вы стали востребованы в европейском кинематографе?
— Послушайте, я тоже не добиваюсь там никакого успеха. Нет и особой востребованности. Да, так получилось, что я снимался в Германии, Португалии, Норвегии, Венгрии. Но в большинстве своем я играл русских. Стать популярным на Западе у меня не получилось, да я и не планировал. Там своих звезд хватает. Хотя однажды меня звали сниматься в Голливуд. Помню, позвонили ночью и стали что-то говорить по-английски. Три раза повторяли одно и то же, а я спросонья так ничего и не разобрал, ну не включился у меня английский. В итоге прорычал им в трубку, чтобы позвонили утром. А потом, уже положив трубку, понял, что мне звонил кастинг-директор из Голливуда, который говорил, что некий режиссер хочет меня пригласить на съемки. Так у меня ничего и не вышло с Америкой. Но я не жалею.
— В голливудских фильмах русские — почти всегда плохие парни. В европейском кино нам тоже отведена роль вселенского зла?
— Там такого примитива нет. Мне вообще кажется, у европейцев куда более глубокий взгляд на человека.
— Вы бы согласились, если бы вам на Западе предложили сыграть плохого русского отморозка, но за большие деньги?
— Я бы ответил, что недостаточно хороший актер для этого.
«В Афганистане я не запаривался»
— Вы не только снимались в военных фильмах, но и сами воевали в Афганистане. Как туда попали?
— Меня призвали с первого курса Ленинградского института театра, музыки и кинематографии. Там не было военной кафедры. Мой учитель, актер и режиссер Игорь Владимиров лично ездил в военкомат и просил, чтобы меня не брали в армию, говорил, что берет меня работать к себе в Театр им. Ленсовета. Это заступничество льстило моему самолюбию. Полковник из военкомата Фрунзенского района сказал мне: «Ладно, раз такие люди, как ты, нужны театру, оставайся на гражданке, учись, работай. Я потом приду посмотреть на тебя в театр». В душе я уже попрощался с армией, но тут в военкомат нагрянула какая-то проверка, и нас всех подчистую загребли, отправили в Туркестанский военный округ в город Теджен. И уже там я написал заявление, что хочу в Афганистан. Мне тогда исполнилось 18 лет, я был патриотом своей Родины. Так воспитали родители, что не мог бежать от войны. Мне было бы стыдно. Уже в Афгане дембеля рассказывали, что незадолго до нашего призыва в этой стране было относительно спокойно: наши солдаты даже ездили на открытом борту на танцы в Герат. Но, когда я там оказался, уже шли настоящие бои. О смерти не думал и не боялся. Мне кажется, страх приходит тогда, когда человек что-то предчувствует. Я же был абсолютно спокоен, не запаривался, знал, что со мной будет все в порядке.
— После войны легко было привыкнуть к мирной жизни?
— Многие, получив «афганский синдром», так и не смогли найти себя на гражданке. Мне повезло: я вернулся в театральный институт и поступил на курс к Льву Додину. В итоге мой синдром был перемолот более сильными эмоциями. Так я и существовал в этом прекрасном театральном пространстве, не замечая ни 90-х годов, ни того, что творилось на улицах. Закончив институт, пошел работать в Театр им. Ленсовета. И стало еще интереснее. Зарплаты были совсем крошечными, и, чтобы прокормить семью, я подрабатывал таксистом, а по ночам ремонтировал и красил машины. И при этом был абсолютно уверен, что смогу заработать столько денег, сколько потребуется. Может, это было мальчишество.
— Получается, вы постарались как можно быстрее забыть свой военный опыт?
— Вовсе нет. Я никого не предал, не обидел на войне. Мне ни перед кем не стыдно. Особенно перед собой. Так зачем тогда пытаться что-то забыть? Другое дело, что жить этим прошлым, постоянно его вспоминать тоже глупо. Надо двигаться дальше, потому что самое интересное нас всегда ждет впереди.
