Белое солнце Афгана
— В Афганистан меня отправили в мае 1986 года, — рассказывает Юрий Балабан. — Я мог бы отказаться, не ехать туда, ведь к тому времени у меня было двое маленьких детей. Но слова «нет» в ВДВ не существует. Так я и оказался в солнечном Афганистане в 345-м отдельном парашютно-десантном полку. Именно в его составе была 9-я рота, о которой снял фильм Федор Бондарчук.
— Какое у вас было первое впечатление от Афганистана?
— Помню, прилетел я в Кабул, вышел из «горбатого» (военно-транспортный самолет Ил-76. — Ред.) и обалдел: все вокруг белое от зноя. И такая духота, будто зашел в парилку. Так как я был в армейском повседневном кителе, меня сразу обдало потом. В тот момент я вспомнил передачи об Афганистане, которые смотрел еще дома. Там наши солдаты щеголяли в солнцезащитных очках. Блатуют, думал я. А тут понял: нет, с таким солнцем без очков нельзя. Недаром их выдавали нам вместе с обмундированием. Кабул я тогда толком не посмотрел, все-таки мы в Афганистан воевать приехали, а не ходить по кантинам (маленькие местные магазинчики. — Ред.). Могу только сказать, что столица выглядела получше, чем вся страна. Там были и вполне приличные дома, и богатые дворцы, и даже современные автомобили. Ну и, конечно, базары, базары… Кругом люди, как мураши, бегают, что-то говорят, предлагают. Меня сразу предупредили: если к тебе кто-то пристанет, даже дети, сразу же говори «Туру бача!», что означает «Иди вон, пацан!». У местных была такая схема: одни отвлекали, а другие в это время клеили липучку-мину под днище твоего бэтээра. Причем зачастую это делали дети. А потом наши ребята взрывались... Поэтому мы сразу же всех от себя отгоняли.
Из Кабула на бэтээре я отправился в Баграм (город в 60 километрах к северо-западу от столицы Афганистана. — Ред.), где и находился пункт постоянной дислокации нашего полка.
— Вы прибыли в Кабул в 1986 году. Насколько это было напряженное время для наших войск?
— Очень непростое время. Первый этап войны, который длился с 1979 по 1985 год, отличался тем, что моджахеды еще не владели тактикой партизанской войны, были слабо подготовлены и вооружены. Они воевали с пулеметами «Максим», винтовками Мосина и однозарядными винтовками, которые использовали англичане во время англо-бурской войны. Но в 1985 году на вооружении у них уже появились крупнокалиберные пулеметы ДШК китайского производства, минометы, переносные зенитные ракетные комплексы «Стингер». Да и сами моджахеды теперь готовились на территории Пакистана и Ирана американскими и пакистанскими спецслужбами. А значит, воевать с ними стало куда сложнее.
— Какая задача была у вас в полку?
— Моя штатная должность — начальник физподготовки полка. Ну а фактически я занимался подготовкой разведподразделений и ходил с ними на боевые задания. При нашем полку была создана специальная диверсионно-разведывательная группа «Хамелеон», которую возглавлял Франц Адамович Клинцевич (сейчас политик, член Совета Федерации. — Ред.). Помните, в фильме «9 рота» был капитан, который ниоткуда приходил и неизвестно куда уходил? Его прототипом как раз и был наш Франц Адамович. Спецгруппа, которую он возглавлял и куда я входил, занималась политической разведкой, диверсионными действиями и сбором информации о перемещениях бандформирований. Сейчас я уже могу вам об этом рассказывать, но раньше информация была засекречена.
Голубоглазых на переговоры не брали
— Как группа «Хамелеон» получала информацию о боевиках?
— Один из способов — общение со старейшинами разных кланов. Далеко не все бандформирования состояли из фанатичных исламистов, готовых умирать на войне. Наша задача заключалась в том, чтобы выявить таких боевиков и заключить с ними неофициальные соглашения. Такие банды назывались «договорными». От нас они получали гуманитарную помощь, еду и даже ящики от боеприпасов, которые в качестве строительного материала ценились в Афганистане на вес золота. «Договорные» не только не участвовали в боевых действиях против нас, но еще и передавали информацию о «непримиримых» — бандформированиях, с которыми невозможно было заключить соглашение. Мы выявляли их местоположение, и наши соединения их уничтожали. Конечно, «непримиримые» в свою очередь пытались уничтожить «договорных». Так что, сотрудничая с нами, они многим рисковали. Но еще больше рисковали мы. Дело в том, на переговоры шла группа из 2–3 человек, и все — безоружные. Если ты зашел в кишлак, то тебя не тронут, ведь ты гость. Наоборот, посадят за стол, напоят чаем, накормят, поговорят. Но, как только ты вышел, — тут же из неприкосновенного гостя превратился во врага, которого можно убить. Спасало то, что на дальних подступах нас всегда прикрывали вооруженные товарищи. Бывало, на нас нападали, как только мы уходили из кишлака. В этом случае не исключался и плен. И он был страшнее смерти. Дело даже не в том, что моджахеды измывались над сдавшимися. Просто плен был потерей чести и достоинства советского солдата. Поэтому почти никто не сдавался. Помню парня из Кировска, младшего сержанта Константина Снарского, который, попав в окружение, подорвал себя гранатой и забрал с собой 12 «духов». Это было 31 января 1987 года. Спустя 30 лет — 21 февраля этого года — мы вместе с фондом помощи ветеранам спорта, силовых структур и членам их семей «Возрождение» установили этому парню в Кировске мемориальную доску.
— Как вы находили общий язык со старейшинами?
— Во-первых, в составе переговорщиков обязательно были те, кто знал местные наречия. Например, Франц Адамович в совершенстве владел фарси, пушту. Я тоже разговаривал на нескольких языках, все-таки родился в Киргизии, рядом Таджикистан и Узбекистан. Ну и, конечно, в нашей группе обязательно были таджики и узбеки.
Во-вторых, мы старались выглядеть как местные: накручивали тюрбаны, надевали халаты. Так как я смуглый с черными глазами, то меня было не отличить от восточного человека. Это очень важно, ведь с психологической точки зрения легче договориться с человеком, если ты выглядишь, как он. По этой причине в числе наших переговорщиков не было голубоглазых парней. В-третьих, мы знали простые правила поведения с афганцами. Нельзя прикасаться к их женщинам, заходить на женскую половину дома, нельзя перебивать старшего, входить с оружием в мечеть, нельзя убивать в кишлаке, нельзя не держать свое слово. Если хоть одно из этих правил нарушалось, все отношения разрывались, и «договорные» бригады становились врагами.
Обкуренные моджахеды
— Ограниченный контингент советских войск зачастую действовал совместно с правительственными войсками Афганистана. Это были надежные союзники?
— Не всегда. Помню серьезную операцию в Алихейле, которая длилась 1,5 месяца. В конце концов мы выбили оттуда «духов», поставили блокпосты с солдатами из армии Афганистана и ушли. Но часть этих солдат тут же перешла на сторону моджахедов, а часть убежала за нами... А еще в армии Афганистана были люди, которые за деньги сливали потенциальному противнику информацию о планирующихся совместных операциях. В итоге мы приходили на место, а там либо уже не было бандформирований, либо они сидели в засаде и ждали нас. Поэтому впоследствии мы стали информировать союзников о предстоящих операциях в самый последний момент.
— Моджахеды были хорошими солдатами?
— Хороших солдат среди них было не так много. Основная масса немного трусовата. Напасть из засады, заминировать дорогу они могли, а сразиться в открытом бою — далеко не всегда. Впрочем, в операции «Магистраль» (фильм «9 рота» как раз частично описывает события во время этой операции. — Ред.) участвовали не рядовые «духи», а спецназ пакистанских войск «Черный аист». Я сам видел этих ребят: все с ног до головы в черном, в них стреляешь в упор, а они все равно идут в полный рост, не сгибаются под пулями. Говорили, что они обкуренные. Наверняка чувство страха у них было притуплено какими-то препаратами. В общем, зрелище не самое приятное. И это даже несмотря на то, что в самом пекле я не был. Нашу спецгруппу отправили на помощь 9-й роте, которая и защищала знаменитую высоту 3234. Мы вышли в тыл «Черному аисту», отвлекая их внимание от наших ребят. И у нас это получилось. Это только в фильме у Бондарчука все герои умерли. На деле же в 9-й роте погибло шесть человек, ранено 28. Всего же высоту защищали 39 военнослужащих.
— Это был ваш самый памятный бой?
— Я помню все свои бои. Моя афганская война была как вчера, хотя прошло уже около 30 лет. Но я будто до сих пор воюю... Больше всего запоминается первый бой, когда ты еще необстрелянный, когда кажется, что все пули на свете летят в тебя. Именно в этот момент решается, кто ты на самом деле: трус или человек, который все-таки может обуздать свой страх. Потому что страх есть всегда. Во время первого боя нас выкинули с «вертушки» и мы тут же попали под минометный обстрел. Сержант схватил меня за плечо: «Лейтенант, в лощину!» Я бросился туда, залег и чувствую — что-то липкое по спине течет. Но боли нет. Потом оказалось, что минометный осколок пробил банку сгущенки, которая была в сухпайке. И вот тогда в афганской лощине во мне первый раз шла борьба между чувствами долга и страха. К счастью, я преодолел себя, пошел вперед. Потом воевать было легче.
