Борьба за украинцев
— Нужны ли нам мигранты? Или мы все-таки можем как-то обойтись и без них?
— Обойтись без мигрантов мы никак не можем, потому что наш рынок труда испытывает очень большой дефицит рабочей силы — трудоспособное население России сокращается уже больше 15 лет. Миграция не вызывала такой большой тревоги, пока количество людей в трудоспособном возрасте росло. Но с 2007 года оно начало снижаться. И вот с 2010-го мы ежегодно теряем примерно по миллиону потенциальных работников. На пенсию выходит куда больше людей, чем вступает в «рабочий» возраст. Только за 2011–2013 годы трудоспособное население уменьшилось на 3 миллиона. До конца 20-х гг. его численность сократится еще на семь с лишним миллионов. Это по прогнозу Росстата. Огромные потери, особенно если учесть, что «работников» у нас — всего 70 миллионов. Вот и считайте, какая дыра образуется на рынке труда. Но даже сейчас, в кризис, мы как-то движемся вперед. В том числе благодаря мигрантам. Эти люди — большая ценность. Говоря образно, это «нефть» рынка труда.
— Сколько же тогда нам надо будет мигрантов к середине ХХI века?
— К 40-м годам ситуация будет еще хуже, чем сейчас. Тогда мы будем терять ориентировочно до 1,5 миллионов трудоспособного населения в год. А значит, должны принимать как минимум по миллиону мигрантов ежегодно. Сейчас по учету ФМС к нам на разные сроки приезжают на работу около 4–5 миллионов человек: больше всего узбеков, потом идут украинцы, следом таджики. Но из всех этих мигрантов только 300 тысяч остаются в России на год и больше и попадают в статистику. Остальные довольно быстро возвращаются на родину или остаются незаконно у нас.
Я хочу здесь отметить один важный момент: количество трудоспособного населения в разные годы будет отличаться. Если в 40-е годы, как я уже говорила, ситуация ожидается неблагоприятная, то чуть раньше — примерно с 2023 по 2033 год — количество работоспособного населения будет сокращаться гораздо медленнее, и мигрантов потребуется намного меньше — 200–300 тысяч в год. А значит, миграционная политика должна быть очень гибкой, маневренной.
— Нам удалось ее сделать такой?
— К сожалению, нет. И это видно сейчас по украинским беженцам. Несмотря на нехватку трудоспособного населения, мы оказались не готовы принять значительное количество людей, быстро их трудоустроить и решить правовые вопросы. В итоге масса украинских беженцев — а, по данным ОБСЕ, к нам приехало около 700–800 тысяч человек — натыкаются сейчас на те же трудности, с какими в свое время сталкивались и наши соотечественники после распада СССР. Если вы помните, люди, приехавшие тогда в Россию из Средней Азии, в основном русские, годами здесь мыкались.
Многие из них долго находились на нелегальном положении, не могли устроиться на работу, а в итоге теряли свою квалификацию. Да и вопросы жилья большинству приходилось решать самостоятельно. И эта ситуация повторяется сейчас с беженцами с Украины. Многие из этих людей готовы тут же начать трудиться, но без разрешения на работу их никто не берет. А получить его — настоящая тягомотина. Надо сдать медицинские анализы, сделать себе адресную регистрацию, выстоять длинные очереди. Вместо того, чтобы как-то упростить украинцам эти бюрократические моменты, мы заставляем их проходить все по полной программе. Нам надо бороться за этих людей, ведь украинские беженцы — самый лучший миграционный контингент, который может пожелать Россия. Они в образовательном, культурном, языковом отношении очень близки нам. Но, когда у нас появился шанс пополнить свой рынок труда таким населением, оказалось, что к этому мы толком не готовы…
Поток узбеков иссякнет к 2030 году
— Если к выходцам с Украины отношение хорошее, то к мигрантам из стран Средней Азии — уже чуть хуже. Одна из причин в том, что к нам приезжают в основном неквалифицированные работники, люди без всякого образования. Почему не получается привлекать людей более высокой квалификации?
— В мире уже давным-давно существует жесткая конкуренция за таких мигрантов. У ног людей с высокой квалификацией, по сути, лежит весь глобус. Они желанны в любой стране, а потому выбирают, естественно, богатые государства, которые могут предложить им лучшие условия работы. И Россия в этом отношении проигрывает западным странам. А вот узбекам и таджикам, которые не обладают квалификацией, массово некуда ехать, кроме России. Другое дело, что миграционный ресурс узбеков примерно к 2030 году уже почти исчерпается.
Если Узбекистан будет более-менее нормально развиваться, то и там в скором времени начнет ощущаться дефицит рабочей силы. И часть узбеков, конечно, останется работать на родине. Похожая история случится и с таджиками, но примерно к 2050 году. И мигрантов из Средней Азии частично заменят, скорее всего, выходцы из Китая, Пакистана, а также с юга Индии. Конечно, это менее привычные для нас люди. Ну а что делать? Нашей молодежи мало, к тому же никто не хочет, чтобы дети, заканчивая школу, шли и копали котлованы, подметали улицы. Ну а кто тогда это будет делать? Так что придется привыкать и к пакистанцам.
Демографическая пустыня между Питером и Москвой
— Как вы думаете, если повысить зарплату, мы можем заменить хотя бы часть мигрантов россиянами?
— Разговоры, что надо брать россиян, ведутся постоянно. Но, простите, вы же, наверно, ездили из Петербурга в Москву? Так вот, это пространство между двумя столицами ученые называют демографической пустыней. Большинство местного населения оттуда давно выехало в столицы. И кого тогда брать вместо мигрантов? Конечно, у нас есть малые города в глубинке, где еще люди живут. Так что и их надо превратить в пустующие земли, наподобие тех, что тянутся от Читы до Хабаровска? У нас и так уже половина всех внутренних мигрантов едет в Москву и Петербург.
— Были предложения как-то компенсировать нехватку работающих людей за счет более рационального использования самих россиян. Например, больше им платить и создавать условия для работы пенсионеров. Это может быть выходом?
— Знаете, сколько ни плати, трудоспособных россиян больше не станет. Дефицит рабочей силы никуда не денется. Теперь о пенсионерах. В процентном соотношении такого большого количества работающих пенсионеров, как у нас, нет нигде в мире. В России в первые пять лет после выхода на пенсию продолжают трудиться примерно половина женщин и около четверти мужчин. И даже в следующие пять лет работают чуть ли не четверть всех женщин. Причем в эту статистику попадают только официально оформленные пенсионеры. А сколько еще «неофициальных»?
Конечно, такой большой процент работающих пожилых людей в России объясняется тем, что у нас очень низкий пенсионный возраст. В других странах, пытаясь увеличить количество работоспособного населения, его повышают: в Германии он, например, до 67 лет, а Япония, которая не очень-то принимает мигрантов, нацелена на то, чтобы люди там работали до 70 лет. Они готовятся к этому, конструируют рабочую мебель специально под пожилой возраст. Наша проблема заключается в том, что у нас крайне низкая продолжительность жизни. Если мы ее сможем как-то повысить, увеличится и количество пенсионеров, способных работать. А трудиться после выхода на пенсию в России довольно выгодно, ведь мы практически единственная страна в мире, где работающим пожилым людям платят и зарплату, и пенсию.
Это правило было введено после того, как в конце 60-х годов в СССР произошло резкое сокращение прироста рабочей силы. Если до этого количество трудоспособного населения увеличивалось за десятилетие на 9–10 миллионов, то в конце 60-х — в два раза меньше. И страна, даже не уходя в минус, как сейчас, тут же попала в довольно тяжелое положение. Чтобы как-то справиться с этой ситуацией и выпустить больше молодежи на рынок труда, был ликвидирован 11-й класс, сделан крен в заочное высшее образование, и на год сокращен срок службы в армии. Тогда это подавалось как мирная инициатива СССР. На самом же деле это высвободило миллион парней, которые вышли на работу. В некотором отношении мы сейчас тоже перенимаем этот советский опыт. Как вы знаете, срок службы в армии сейчас снижен до года. Ведется и политика по сокращению приема в вузы за счет ликвидации коммерческих учебных заведений. Но этими мерами нам уже не обойтись. В принципе, можно привлекать на работу инвалидов и молодых мам. Конечно, при их желании. Для них подойдет, например, дистанционный труд. Так что у нас еще есть резервы, но небольшие.
Сибирь пропадет без китайцев?
— Не так давно Путин говорил, что России надо прежде всего развивать Дальний Восток и Сибирь. Можно ли именно туда целенаправленно отправлять мигрантов, а не в переполненные Москву и Петербург?
— Дальний Восток за постсоветские годы потерял почти миллион человек. Прежде всего оттуда выезжали демобилизованные военнослужащие с семьями, после того как там были ликвидированы почти все гарнизоны. И хотя этот потерянный миллион до сих пор «висит» над регионом, ситуация с рабочей силой там не такая острая, как, скажем, в Москве и Петербурге. На Дальнем Востоке и в Сибири пока не так много работы: мы все обещаем там более активно строить, но пока делаем это медленно. Я была в Хабаровске около 4 лет назад и видела, что все дворники там — свои. Это отличный индикатор, потому что уборщики — одна из первых работ, которую занимают приезжие.
В принципе, если мы начнем активно развивать Дальний Восток и Сибирь, нам не обойтись одними мигрантами из Средней Азии. Придется активно пускать в регион китайскую рабочую силу. На самом деле местные жители уже привыкли к выходцам из КНР. Например, не так давно мы занимались исследованием уссурийского рынка рабочей силы. И в местной администрации посетовали, что у них в городе слишком много китайцев. Мы тогда посоветовали им выйти в правительство с предложением ужесточить въезд китайцев в регион и увидели на лицах откровенный испуг: «Да вы что, китайцы же платят одну третью часть налогов в местный бюджет. Как мы без этого?»