«Переполняла обида на взрослых»
— Олег Валерианович, вы начало войны хорошо помните?
— Конечно. Мы все тогда жили в Москве, в коммунальной квартире на Покровке — мама, бабушка, папа и старший брат Жорка. Мне шесть лет было, когда началась война. Утром 22 июня 1941 года мы с мамой пошли на утренник в кинотеатр «Колизей». За его ротондой заметили небольшую толпу. Когда подошли ближе, контролерша сообщила, что по радио передали о нападении Германии на СССР. Мама повела меня назад, домой. Помню переполнявшее меня чувство несбывшегося счастья и странной досады, обиды на взрослых за прерванный мир игр, улыбок, дач, белых платьев, зонтиков, вкусного мороженого между двух круглых вафелек. Чувство капризного раздражения и понимание того, что капризничай не капризничай — ничего не изменишь. Было страшно.
— Вы в войну в Москве были?
— Сперва да. Почти каждую ночь спускались в подвал, ставший бомбоубежищем. В декабре 1941-го мы с мамой и бабушкой эвакуировались в Тбилиси. В ночи добрались до Казанского вокзала. Помню, в вагоне было темно. Ехали долго, потому что во время бомбежек двигаться было нельзя. Мама часто выходила на остановках, вгоняя меня в дикую панику: а вдруг она отстанет от поезда?! Но мама всегда возвращалась. И приносила с собой что-то съедобное.
Помню, в Тбилиси меня очень обижали за то, что не местный. Однажды, в день моего рождения, парни отняли у меня поясок с железными бляшками, который мама подарила мне, купив, видимо, на последние деньги. Они спокойно и насмешливо шли, размахивая своей добычей. Ослепленный яростью, я представил мамино худое и измученное лицо. И не помню, как этот поясок вновь очутился у меня, но хлестал я им, прямо железяками, своих обидчиков, не задумываясь, куда бью. И победил!
Солдаты звали матерей
— А где в это время находились папа и брат?
— Отец ушел добровольцем на фронт. Был связистом в Сталинграде. Жорка тоже сразу после Сумского артиллерийского училища попал на фронт. И так получилось, что оба они воевали на Первом Украинском. Когда мог, папа навещал Георгия. В конце 43-го мы вернулись в Москву. А папа только через полгода после Дня Победы пришел домой в звании майора, весь в орденах и медалях: медаль за оборону Сталинграда, орден Красной Звезды, медали за освобождение Будапешта, Бухареста, Вены и другие. Привез мне в подарок немецкую каску, фонарик американский, гармошку губную. В 45-м ему исполнилось 45. А Георгий погиб. На Курской дуге.
— Отец о войне рассказывал?
— Сам нет, но я, конечно, расспрашивал: «Наши из окопов кричали «За Родину, за Сталина!»?» — «Может, и кричали, — отвечал. — Да я не слышал». — «А что слышал?» — «Мама». — «А немцы?» — «Mutter».
Рассказывал, как проходил однажды мимо приговоренных к повешению поджигателей. На грузовике была установлена платформа, а на ней стояли три немца. На их шеях — веревки, привязанные к склоненной березе. Он шел мимо и почувствовал на себе чей-то взгляд. Поднял глаза и увидел молоденького немца, альбиноса с голубыми глазами и худой длинной шеей. Тот смотрел на отца и вдруг громко произнес по-русски: «Господин майор, спасибо». Видимо, хотел сказать «спасите», да слова перепутал. Грузовик дернулся — и все.
Счастливый день
— Что значит 9 Мая именно для вас?
— Для меня это счастливый день. Это День Победы моей Родины. А я свою Родину очень люблю.
— Вы помните тот момент, когда узнали, что война закончилась?
— Очень хорошо помню. Мы с мамой и бабушкой с 8 мая ждали, что вот-вот объявят о капитуляции Германии. А 9-го, около шести утра, Левитан по радио сообщил, что война окончена — мы победили. Услышав это, мы вместе с другом Витькой Альбацем, прихватив красный шелковый флаг, который брат Жорка спер где-то до войны, побежали на Красную площадь (это недалеко было — по Моросейке, по Ильинке). Красная площадь, Манежная, Театральная — все забито: миллионы людей! И все в черном.
— Почему в черном?
— Тогда так одевались. Не было никаких других тканей. Штатские ходили в черном, военные — в линялом зеленом. И вся эта толпа — на фоне яркого синего неба. Между нынешними гостиницей «Москва» и зданием Государственной Думы был растянут трос, а на нем, над Охотным рядом, развивались гигантских размеров флаги — Советского Союза и союзников — США, Великобритании, Франции. Американцы танцевали фокстрот, играл джаз-оркестр Утесова, на Театральной площади пела Шульженко. Светило солнце! Военные покупали мороженое и раздавали нам, детям. А мороженое-то было соленое! Но мы все равно его ели, счастливые.
— Соленое? Почему?
— Сахара не было. И в мороженое добавляли соль, чтобы оно не было пресным.
— Что еще происходило на Красной площади? Что делало все это море людей, оказавшихся в одном месте в одно время?
— Все стояли вокруг Кремля и ждали одного человека. Он должен был появиться из той самой комнаты, в окне которой никогда не гаснет свет. Но он к народу не вышел.
— Как думаете, почему?
— Наверное, подписавшись под пактом Молотова-Риббентропа, он понимал, что проиграл эту войну. Эту победу одержал народ, защищая себя, Родину. Сталин что, не знал, что на площади его ждали миллионы? Знал. И не появился. В такой день! Это отношение к людям, к массе.
Родина и государство — понятия разные
— Сейчас от людей разных возрастов все чаще слышно, что стране, хоть на день, на час нужен Сталин — порядок навести.
— Ну что вы говорите?! Я хорошо помню, в каком страхе все жили тогда, ожидая звонка! Ночами не спали. У всех под кроватью чемоданчик стоял приготовленный. Знаете, у нашей семьи был очень близкий человек — подруга маминой двоюродной сестры Валерия Иолко. Ее посадили в 1938 году по 58-й статье (антисоветская пропаганда и агитация) за то, что неосторожно сказала кому-то после просмотра фильма «Большая жизнь», что быт шахтеров в нем приукрашен. Стуканули. Валерию отправили на лесоповал. И она говорила, что ей еще повезло: не пытали. А что как не пытка — запрет спать днем. Зато ночью после команды «Отбой» распахивается дверь камеры: «Иолко, на выход!» — к следователю. Там — свет лампы в глаза, вопросы, на которые нет ответа: «Вы замышляли убийство Сталина? В какой террористической организации состояли? Назовите соучастников!» А второй следователь рядом: чуть начнут слипаться сонные глаза — легонько карандашиком по виску постукивает — не спать! И так несколько недель подряд. А вы говорите: Ста-а-алин.
— Но те «четыре миллиона доносов» ведь не Сталин сам написал? Да и личная подпись его, говорят, мало где фигурирует — в основном оттиск, печать.
— Сталин, как селекционер, создал особую породу людей — «человек советский», — напрочь уничтожив в них совесть. Он государство на страхе держал. Умер — государство развалилось. Но знаете, я еще хочу сказать: Родина и государство — понятия разные. Любовь к Родине всегда больше.
Власть бесов
— Что в сегодняшней мирной жизни вызывает у вас беспокойство?
— Почитайте «Бесов» Достоевского и сами все поймете: план Пети Верховенского, если тот придет к власти, напоминает что-то до боли знакомое: «Первым делом понижается уровень образования… Мы… пустим пьянство, сплетни, донос… неслыханный разврат… Мы всякого гения потушим в младенчестве… Все к одному знаменателю… Разделим человечество… Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми… Те же должны потерять личность и обратиться… в стадо». А народ — в большинстве своем — с радостью хавает тухлую наживку, которую ему предлагают: смеется над юмором ниже плинтуса и аж пукает от счастья!
