Выживший на «барже смерти»

Найден удивительный дневник катастрофы ладожского «Титаника», написанный питерским военврачом

Наша статья «Ладожский «Титаник» (см. № 43 от 17 октября) получила неожиданное продолжение. Напомним, это была одна из самых страшных военных катастроф, она случилась на Ладоге в сентябре 1941 года. Тогда, попав в сильный шторм, потонула баржа, погибло около полутора тысяч человек! После публикации в редакцию позвонил заведующий кафедрой нервных болезней Военно-медицинской академии Мирослав Одинак и рассказал о дневнике одного из выживших — военврача Аркадия Шварева, в то время 22-летнего выпускника Военно-медицинской морской академии.

Найден удивительный дневник катастрофы ладожского «Титаника», написанный питерским военврачом

Сразу после катастрофы Шварев подробно описал, как тонула «баржа смерти». Он вел дневник потом всю войну. Отрывки из этого уникального документа мы публикуем сегодня.

Аркадий Шварев оказался на барже № 725 в составе небольшой группы выпускников ВММА. Кроме них, на борту находились выпускники еще нескольких ленинградских военных вузов. Всех их эвакуировали из осажденного Ленинграда на «Большую землю». Из полутора тысяч спаслись не больше двухсот человек.

«Баржа стонала, как больная старуха»

16.09.1941. В 18.00 посадка на баржу — древнее скрипучее сооружение, всего два маленьких люка, лошадиный навоз, невероятная теснота (около 1500 человек нас, дзержинцев, гидрографов, сухопутников в форме, несколько гражданских, видимо, эстонцев), отсутствие спасательных средств, неработающие ветряки, мрачные предсказания шкипера. Вышли в 21.00, я вскоре уснул сидя (лечь невозможно из-за тесноты). Ночью налетел 9-балльный шторм.

17.09. Проснулся я около 5 часов утра от шторма и холода; стояли или сидели по колени в просочившейся через борта воде (вернее, в жиже, замешанной на конском навозе). Почти всех травило (в воду или на соседей).

Баржа жутко скрипела, перегибалась и стонала, как смертельно больная старуха. В густом полумраке было видно, как в воде плавают рюкзаки и противогазы. Баржу кренило попеременно на разные борта, приходилось все время перебегать. Стали сбрасывать автомашины: два нагруженных грузовика и новенький ЗИС, потом великолепный темно-красный «дюгель» (видимо, от эстонцев).

Шторм продолжался, валы перекатывались через палубу. Только теперь я ощутил, что опасность становится явной. И, странное дело, до этого слабый и почти беспомощный, обрел энергию и бодрость. Баржа еще не совсем погрузилась, однако волны продолжали перекатываться через палубу, смывало людей в воду. Тогда стали держаться друг за друга (человек по 8–10 в группе). Вдруг на свинцовом горизонте показался какой-то корабль (это была канонерская лодка «Селемджа». — Ред.), который держал курс, по-видимому, на нас. Раздались радостные крики: «Помощь! Нас спасают!» Корабль приближался, затем застыл на месте, продержался так некоторое время, вдруг лег на другой курс и стал от нас уходить. Это было душераздирающее зрелище, женщины (еще не утонувшие) плакали, многие кричали, почти все ругались. Я тоже орал: «Финн! Сволочь!», т. к. был уверен, что это не наш корабль. Но ведь если это был финн или немец, он обязан был нас спасти, а потом хоть расстрелять, но сначала (по морскому обычаю) все-таки спасти. Сухопутники и некоторые из наших стреляли в воздух из автоматов, винтовок и пистолетов. Сигналил и буксир низкими, прерывистыми, трагичными гудками. Какой-то адмирал, бывший на буксире (буксир «Орел». — Ред.), лихорадочно сигналил флажками уходящему кораблю. Так продолжалось несколько минут напряженнейшего ожидания.

Корабль вдруг вновь изменил курс и стал приближаться к нам — вновь ликование. Но корабль-«спасатель» вскоре снова скрылся совсем с горизонта. Этот дьявольский маневр он повторял трижды: покажется, приблизится, понаблюдает и снова уйдет.

Одни стрелялись, другие целовались

А в это время баржа совсем погрузилась. Мы стояли на верхней палубе, скрытой под водой сантиметров на 20. Из воды торчали лишь баржевая будка и часть кормы. С будки продолжали сигналить; на ней разыгралось несколько жутких сцен (например, Вознесенский сталкивал ногами карабкавшуюся женщину; но таких мерзавцев было, слава богу, мало).

Многие начали раздеваться. Я снял шинель (раздеваться приходилось одной рукой; другой держались друг за друга); шинель сложил вчетверо, положил под ноги на палубу, чтобы выше стоять. (В это время, стоя по колено в воде, мы с Женькой Досычевым обсуждали картину крушения, любовались красками, спорили об оттенках облаков, вспоминали «Девятый вал» Айвазовского. На эту наглость мы имели право, так как гибли вместе и наравне со всеми.)

О чем я думал в этот момент, как относился к совсем близкой смерти? Странно, но я меньше всего думал о смерти. Надеялся ли я на спасение? Нет, ибо ждать помощи было неоткуда. Был ли уверен, что останусь жить? Да, безусловно, подсознательно (наивно полагал, что до другого берега Ладоги, это километров 40–50, можно добраться вплавь, что для бывшего волжанина, плававшего довольно неплохо, казалось достижимым; но главное — желание жить).

<....> На моих глазах застрелился Матвей Малкиель, пытался застрелиться Семен Бать (жена его уже утонула), но ему помешали. Многие прощались друг с другом, целовались, некоторые плакали. Другие пытались вязать плоты из бревнышек. Гибли сотни людей! Молодые, энергичные, полные надежд люди исчезали, тонули без жалоб и криков о помощи. А буксир, между тем, посылал SOS, сообщив в эфир, что терпит крушение, 1500 человек. Позывные приняла Москва, сообщившая, что издалека ничем помочь не может. Сволочная канлодка (имеется в виду «Селемджа». — Ред.) спокойно маячила на горизонте, не делая попытки приблизиться (как позднее выяснилось, командир уверял, что не видел нас — какой чудовищный наглец! Позднее, уже в Москве, нам говорили, что командира и комиссара этой канлодки якобы судили).

Мертвая хватка утопленников

«Орел» вдруг развернулся и пошел на сближение с нашими плотиками. Я видел, как огромные валы воды бросали крошечный корабль, моментами виден был его обнажившийся киль; маневрировать ему было очень трудно, в любую минуту обломки и плоты могли разбить маленький буксир.

Люди на плотах отчаянно кричали: «Орел», иди к нам, баржа еще может продержаться!» На нашем плоту особенно кричали два курсанта, жалко было смотреть на их почти детские, искаженные ужасом лица. Другие мрачно молчали. Я наблюдал. Наблюдал и не верил, что нас спасают. Однако буксир удачно сманеврировал и взял на борт людей с самых дальних от нас плотов. Было видно, что часть людей все-таки утонула, когда карабкалась на борт.

<...> «Орел» начал уже подходить к нашим плотам. В это время огромный водяной вал поднял на большую высоту густую мешанину из обломков и людей и бросил ее на наши плоты. Почти всех с плотов смыло, некоторых к тому же ударило тяжелыми бревнами. Я же, не дожидаясь того, чтобы несущиеся бревна прикончили мое существование, бросился по этим самым бревнам в направлении буксира, находившегося в метрах пяти от меня. Женя Дударев (остававшийся еще на плоту) потом рассказывал, что я, как Святой Георгий, по воде, не погружаясь, добежал до самого буксира. Действительно, я так быстро и удачно перескакивал с одного бревнышка на другое, с одной доски на другую щепку, что они не успевали погрузиться. Лишь в последний момент, у самого борта «Орла», я сорвался с бревнышка, но успел схватить конец каната, брошенного с буксира… Казалось, спасение гарантировано. Я уже занес правую ногу, чтобы перелезть на палубу, но в этот момент сразу двое утопающих схватили меня за левую ногу и сдернули в воду рядом с бортом «Орла». Пытаюсь выплыть наверх, подняться на поверхность, но не получается: схватившие за ногу держат мертвой хваткой утопленников. Хлебнув изрядную порцию ладожской воды (она была зеленовато-свинцового цвета), я сказал себе: «Все, Аркаша» и почти потерял сознание.

Гибель баржи признана рентабельной

Кубрик был переполнен спасаемыми (меня вытащили одним из последних). Помогли забраться на верхнюю койку. Матрос с «Орла» одел на меня свою сухую рубашку из рундука, а мое обмундирование (китель, брюки, белье, носки) отжали от воды. Долго не мог согреться. Тот же матрос принес нам ящик портвейна: после нескольких глотков у меня началась рвота чистой ладожской водой.

Буксир, швыряемый продолжающимся штормом, около 3 часов подбирал тонущих. Взяв около 200 человек на борт, «Орел» едва сам не потонул. Бывали такие затяжные крены, что приходится удивляться, как эта скорлупка действительно не пошла на дно.

24.09. В 10.00 прием «утопленников» у начальника МСУ бригврача Федора Федоровича Андреева. Его речь: «Ленинград не сдадим», «Ваш переход через Ладогу был все же рентабельным». Он попросил почтить память погибших вставанием. Мы встали около Т-образного стола, он дал команду сесть, но мы еще долго (не сговариваясь) стояли.

(Продолжение дневника военного врача читайте в следующем номере «МК» в Питере»)
 

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру